Синие погоны

Вскоре я сдал государственные экзамены, защитил диплом и очередным жизненным шагом была служба в армии. Как и все подростки моего возраста, я боялся отдавать год жизни неизвестно чему, но на решении я опирался лишь на то, что подумает обо мне мой ребенок, зная что отец не служил-не мужик, но с другой стороны были все знакомые, которые хорошенько косили от службы, благо родители их поддержали в этом нелегком выборе не отдавать долг Родине. Спортивная страсть и желание познать все перевесили и я уехал с кокардой на голове на грузовом камазе, загруженном донельзя новобранцами. Девушка обещала ждать, ждать обещали и разведенки и еще парочка молоденьких жертв, веденные на мою внешность и умение красноречиво ласкать слух. С тем и поехал, подстригшись уже заранее на лысо, да так, что на макушке с тех пор уже не растут волосы, а лысина, говорящая о явно завышенном возрасте остается и сейчас очередным из моих минусов.

Армия

Нелегкая будущая жизнь в начале армейской службы показала себя уже на подступах к сборному пункту, куда ты приезжаешь еще в своей «гражданской одежде», а уезжаешь уже по форме. При входе в сборный пункт лично меня, как и всех других, встретили какие-то солдаты, которые надменно и уверенно требовали сдать все запрещенное. А запрещенным оказалось все, включая даже и рюкзак. Прошел через пропускной попросту без ничего, имея на руках лишь тысячу рублей, да туалетную бумагу с кое-какими продуктами на первое время ожидания. Бывалые солдатики, которых оставляли на дежурства в сборном пункте, были явно польщены тем, что на их участь пришлось обучать вчерашних «городских», таких как я, основам военной службы. Эти самые солдатики, у которых на погонах красовались лычки и чей срок службы считался на дни до окончания, учили нас стоять «строем», начинать движение с левой ноги, водя всех нас в туалет и обратно, в столовую и обратно… под крики «давай пидарас», «сука я кому сказал» и так далее. Я замечал, как тот самый солдатик получал удовольствие от каждого своего оскорбления в наш адрес. Два дня я пробыл в сборном пункте, куда собирали новобранцев из всей области, все были разными, с высшим образованием и совершенно без него (отсутствие каких-либо извилин у человека даже почему-то было видно и на лице), подростки и совсем взрослые мужчины близкие к тридцатилетнему возрасту. От того стресса что я получил уже в первые дни и того впечатления, я пристрастился к курению. Когда нас строем каждый час водили в туалет, половина уходила опорожняться в сортир, а другая останавливалась неподалеку, смачно закуривая. Лишь раз я зашел в тот туалет и резь в глазах от запаха оставила дикий шлейф зловония, который сопровождался стараниями под вздохи новобранцев, пускающими в позе орла артиллерийскими выстрелами свои фекалии. Перебить тот запах даже выкуренной пачкой сигарет не удавалось и после впечатленного я больше туда не заходил. Словом, даже после отправления в воинскую часть из-за перенесенного от всего увиденного и услышанного я не ходил в туалет порядка недели. Впечатлило даже то, что некоторые мальчишки в сборном пункте, при жизни не видя в своих деревнях писсуары, смогли каким-то образом наложить и туда, а при вечернем построении в линию всех «слушателей» после переклички полусотни человек, начальник высказал по этому поводу претензию и наказание за молчание того кто в ответе – перемывать всем составом оставленные следы преступника в писсуаре.

После отправления в воинскую часть меня ждало потрясение, и касалось оно ограничения во всем. У всех забрали телефоны, до ночи заставляли шить себе подшивы на воротнике кителя, у кого имелась форма старого образца с погоном на груди – перешивать ее на плечо, расстилать постельное кровати по нитке, ходить строем. Вот здесь я и почувствовал что такое берцы. Оказалось, что плоскостопие сказывается на хождении. Подавая документы в военкомат до службы, где мне поставили негативную группу по плоскостопию, я слезно просил от принимающего решение врача выставить мне годную для службы группу. Носить обувь было легко, но сложно было ей вытаптывать. В один прекрасный день ноги настолько заныли, что носить обувь я больше не мог, мало того, лежать было нельзя, лечиться тоже, потому что при поступлении в лазарет меня бы прозвали отлынивающим. В итоге, я ходил в строю в зеленых тапках.