Синие погоны

Из-за болезни ног, я хоть как-то уже желал восстановления, ходить надо было точно меньше и зря я просил врача не ставить мне группу годности из-за плоскостопия. Я стоял в нарядах, был дневальным. Стоял по полдня в сутки на квадратном островке около телефона, вверху была камера, там смотрел старший брат, была входная дверь. В общем, в том наряде дневальным, куда я попадал часто, переминаясь с ноги на ногу, я каждый раз, встречая хоть кого-то по званию выше рядового, отдавал честь, при виде начальником, что проходили в здание, кричал «смирно», стоял и потел, и мечтал о том, чтобы телефон, который стоял рядом, позвонил и на другом конце была военная прокуратура, которая бы сообщила, что меня они возьмут, и прекратится этот бессмысленный ад. До того момента пока меня не взяли в прокуратуру дневалил я раз десять, конечно, получал увольнения на выходные, спал с женщинами и ненавидел возвращаться в воинскую часть, как в детстве ненавидел возвращаться от бабушки к родителям летом. В одно прекрасное утро пришли трое солдат, их погоны отличались от тех, что носят в части, они зашли к командиру батальона, а потом я был освобожден от службы, потому что меня забирает на службу военная прокуратура. В то раннее утро с этими солдатами, хромая, еще чувствуя сильную боль в ступнях, мы прошли в столовую, где нас без очереди накормили, мы могли без особого ограничения во времени питаться, не торопясь, переминая из одной стороны челюсти в другую хлеб, кашу, а после так же, будто бы прогулочным шагом, не встретив никого из начальства, под песни птиц, я сел в жигули и мы поехали в центр города в прокуратуру. С тех пор я пробрался на ту службу, где держал в руках не автомат, а ручку и стучать не по гвоздям молотком и начальству на товарищей, а по клавишам клавиатуры. Перебравшись в военную прокуратуру, я встретил всю элиту чиновничьих отпрысков, которые, после знакомства со мной и пониманием, что я не царских для них кровей, один за другим рассказывали истории своей богатой и насыщенной жизни, путешествиях, автомобилях, богатых родителях, своих связях, размахивая и жестикулируя надкусанными яблоками последних моделей, призывая меня к зависти. К слову, убравшись из воинской части в сопровождении этих солдат с другими лычками, мне все же выдали мой мобильный телефон, кнопочный. В военной прокуратуре можно пользоваться телефонами. Такие же, как и мажоры в моем институте, здесь их было куда больше на один квадратный метр. Их жизнь была далека от армейской, они не знали строевого шага, не знали как ходить строем, потому что им это не надо, да и от того пресловутого шлейфа зловония их родители оберегли. У каждого второго, если не первого, меня не в счет, была машина, служа в армии, такой солдатик спокойно передвигался на машине по городу. У одного даже был Лорен Дитрих как у Казимировича, на этой своей машинке, хвастаясь, он подвозил и меня до дома. Я не комплексовал, у меня было одно преимущество – девушки, которых я мог с легкостью заполучить из списка контактов возвращенного мне телефона в любое удобное для себя время. И если одна говорила что у нее «подруга с Краснодара» и прийти она не может, я звонил второй, которая могла. Пестрый список контактов телефона мог поразить каждого такого мажора, своих девушек я выбирал не из тех, кто притязает на имущество, а кому требуется внимание, которое я мог им уделить. Девушек я водил к себе домой и обладая хорошими познаниями в словоблудии и качественным выполнением работы, мог уговорить военного прокурора дать мне несколько часов на отгул по гражданке, чтобы украсить свою «тяжелую» армейскую жизнь «одинокой» мамашей или восемнадцатилетней наивной красоткой у себя дома. От того что проблем с выплеском свободной энергии со временем у меня не было, на хвастливые «высмаркивания» мажоров по службе я реагировал чуть ли не философски и без какой-либо зависти, не хвастаясь тем не менее тем, чем мог бы их поразить. А поразить мог бы и себя же спустя несколько лишь лет. Приводя тридцатилетнюю женщину к себе домой, хотя как сказать, что приводил, они шли сами, я лишь открывал ворота, они дарили мне много всплесков эмоций, стонов, давали возможность схватить их за волосы и тянуть на себя, помогали развивать мои мышцы и тазобедренный сустав. Она уходила, а следом, потому что отгул дали лишь на несколько часов, приходила девочка моложе. За время паузы я поменяю постельное, схожу в душ, проветрю помещение и тем же алгоритмом впускал следующую. Долгих прелюдий у нас никогда не было. Никто друг с другом не церемонился, я говорил как есть, что я в армии и по моей стрижке и худобе это было видно и так. Я лишь однажды каждой сказал, насколько голоден по женскому телу и без всяких обиняков каждая снимала сама с себя всю одежду и нагая ложилась в постель, а некоторые еще и помогали мне стянуть с себя последнюю одежду. С молодыми было сложнее, их надо было больше уговаривать, но эти уговоры были по ту сторону трубки и каждая, которая оказывалась рядом со мной, больше делала, чем говорила. Такой темп продолжался несколько месяцев, на протяжении которых я частенько уходил в загул, но оставался трезв как стекло. Меня больше не удивляло женское тело, а привычка сделала меня от девочек зависимым.