Синие цветы I: Анна

Охранник не опускал пистолет. Он был щуплый, ростом не выше меня, и, наверное, даже с пистолетом ощущал себя уязвимым перед возвышающимся над ним Науэлем. Отступив, охранник осторожно завел руку назад, нажал на выключатель, и вестибюль залил ослепительно яркий свет. Щурясь от света, Науэль улыбнулся широкой, обворожительной улыбкой, в которой искренности не было ни на грош. Много лет эта улыбка была его оружием в борьбе с телевизионщиками, журналистами и прочими людьми, задающими не те вопросы не в то время. Она была неотъемлемой, характерной его частью; украшая лицо Науэля, заставляла навсегда запечатлеть его черты в памяти. Улыбаясь вот так, он просто не мог остаться неузнанным.

– Ты?

– Именно.

– Но… как?

До нас донеслась истерически веселая музыка рекламной заставки. Науэль легко скользнул к охраннику и мягким движением опустил его руку, сжимающую пистолет.

– Мне нужно кое-что вам объяснить.

И он объяснил. Его история была феерически бредовой. Он готовится к роли в новом фильме. Он играет психиатра, который, проводя большую часть дня в разговорах с психами, постепенно сам впадает в безумие и впоследствии становится бродягой, одержимым идеей мирового заговора – да, фильм обещает быть грандиозным, а роль – сложной.

– Способность к актерской игре основана на прошлом опыте, – уверил Науэль тоном эксперта.

Если тебе нужна грусть, ты не изображаешь ее. Ты вспоминаешь ситуацию, когда тебе действительно было грустно, и переживаешь эти эмоции заново, что и фиксирует бесстрастная камера. Но для убедительного отыгрывания бродячего психиатра прошлого опыта Науэля оказалось недостаточно, так что он оставил дом и начал принимать галлюциногены (здесь мне захотелось вмешаться и заявить, что бродяжничество и наркотики для Науэля ну никак не являются новым опытом). Хотя все это относится ко второй половине фильма. А в первой…

– Вначале я профессионал, выполняющий свою работу. И именно здесь на предварительных репетициях у меня возникли наибольшие сложности. Мне не по себе. Мне все мешает. Я думаю, что стол не мой и что халат недостаточно стильный. Мне говорят: «Науэль, сделай физиономию чуть менее блядской», а я отвечаю, что такой же, но черный смотрелся бы лучше. Я не выгляжу как врач. Мне просто не удается опереться на прошлый опыт.

– Неужели это настолько важно? – робко осведомился охранник.

– А как же, – назидательно ответил Науэль. – Снимать кино – словно строить из карт башню в тысячу этажей. Одно неверное движение, и все может рухнуть.

В общем, он взял девицу из театрального, то есть меня, и, подчиняясь требованиям перфекционизма, превратившего его в кумиры миллионов, пробрался в здание клиники с целью впитать в себя дух лечебного заведения, посидеть на месте психиатра и метафизически пробраться в его шкуру.

Пораженный словом «метафизически», охранник все же бросил на меня сомневающийся взгляд.

– Она из вольных слушателей, – пояснил Науэль. – Уже пять лет, изо дня в день, она прилежно посещает занятия в надежде, что ее примут вместо кого-то отчисленного. Но чуда не происходит, хотя люди вылетают оттуда, как птицы. Начисто лишена таланта. Все это грустно, но зато она была единственной, кто оказался свободным.

Я нахмурилась. Так ли обязательно было придумывать обо мне такую историю?

– Я даже набросал сценку для отработки на сегодняшней репетиции. Конечно, весьма схематично, только обозначил сюжет. Слова диалогов должны зародиться в самом сердце, вырваться из груди с потоком пламени – ну, ты понимаешь. Уверен, получится настоящая психодрама. Врач и пациентка. Это будет историей любви, отягощенной клинически. Он из этических соображений не может позволить себе влечение к ней и не может позволить не влечение, потому что оно прописано в сценарии. Она шизофреничка, и ее чувства обратились в лед, и все, что может растрогать ее, – это звук, с которым раствор выливается из иглы. Завязка обещает безумную страсть.

Науэля несло. Он сам себе верил. Для маленького охранника он был кометой с небес. Реакция восторженная – и легко предсказуемая. Ну что делать охраннику целую ночь в пустом здании? Смотреть телевизор. Его разум был безнадежно заражен. Но остатки добросовестности не желали испаряться в жарких лучах телевизионного фанатизма.

– Все-таки, я должен следить за объектом и так далее…

– О, мой дорогой, в чем здесь проступок? Это просто обмен информацией. Ты узнаешь немного больше про телевидение, где работаю я. Я узнаю немного больше об учреждении, где работаешь ты. Честный обмен.

– Но я не должен позволять посторонним расхаживать по зданию…

– Какой я посторонний! Каждому известно мое лицо!

Незадачливого охранника еще терзали сомнения, но Науэль разогнал их заклинанием:

– Я знаю всех – актеров, телеведущих, моделей. Скажи мне, кто тебя интересует, и я расскажу об этом человеке такие вещи, каких ты никогда не прочитаешь в газете. Самые секретные секреты.