Максим: Нет, Ефрем жил примерно за 300 лет до Исаака. «Сирин» значит просто «сириец». Исаак и Ефрем – два самых ярких представителя сироязычного христианства, вошедшие под такими именами в русскую культуру. Так вот, Ефрем Сирин был совершенно неординарный человек, которому приписывается авторство двух миллионов двустиший. Он был наставником аскетических общин, которые не теряли связи с городом, и писал гимны, чтобы донести свои идеи до учеников, в том числе распевал их вместе с ними. Можете себе представить профессора университета, который облекает свои знания и мысли в песни и поет их вместе со студентами? Ефрем Сирин как раз был таким человеком. Его звали «пророком сирийцев», «арфой Святого Духа». «Сирин – наше все». И вот его версия христианства подразумевает вовлеченность в историю, в события мира, а не замыкание на собственной греховности. В этой чуткости к жизни вокруг себя есть много от еврейской Библии (о сильной связи сирийского христианства с его еврейскими истоками я люблю думать, но это предмет отдельного разговора).
Филипп: Круто. Значит, радость победила вину?
Максим: К сожалению, со временем идеи «радостного» христианства оказывались все менее понятными и востребованными, а от Ефрема для многих христиан осталось только громкое имя. Григорий Кессель, выдающийся исследователь сирийской рукописной традиции, проследил эволюцию образа Ефрема в сирийском христианстве: как из человека, «открытого вызовам мира», он превратился в монаха-затворника, а его подлинные тексты читались все реже[55]
. В сирийской традиции в конце концов возобладало строгое монашество египетского образца.Филипп: Значит, все-таки вина победила?
Максим: Тоже нет! Несмотря ни на что, идеи Ефрема Сирина сохранились. И спустя триста лет его «однофамилец» Исаак уже в новых культурных реалиях проповедует радость, а не греховность.
Филипп: Ура и аминь.
Борение и страсти
В завершение разговора хочется привести одно место из Исаака Сирина. Мы только что говорили о чувстве вины, и в соответствии с мыслью мистиков можно сказать, что это одна из страстей. Поэтому не удивляйтесь этому слову в тексте ниже. Сирин говорит, что если ты думаешь только о страстях, то ты не поднимаешься выше. Если ты думаешь о Боге, то на самом деле о страстях ты уже тоже как бы подумал. Борение и страсти – это важно, но не стоит погружаться в это целиком, без остатка. Чередование побед и поражений бесконечно, но, изумляясь Богу, ты становишься выше этого состязания. Мы убеждены, что этот опыт изумления можно получить через любовь, созерцание, размышление, искусство.
Исаак Сирин (мар Исхак Ниневийский, мар Исхак д-Нинве). Второе собрание, трактат десятый. Отрывок
[56]…Если о страстях, помыслах и их борьбе размышляет он [то есть человек] – как следуют помыслы один за другим, и какая страсть соединена с какой, и каково начало первой и каков конец ее; и какой силой обладает каждая из страстей, и от чего она ослабляется и чем усиливается, – он только сосредоточен на страстях и упражняет ум свой.
Но если он размышляет о Боге и изумляется свойствам Его и исследует одного лишь Бога, он просветляется, а в этом также заключены и вышеназванные [вещи, то есть перечисленные в первом абзаце аскетические усилия].
Они, конечно, сами по себе хороши, но они суть борения; и неправильно, чтобы мысль и знание души и тела полностью пребывали в них. Ни красота служения, ни знание состязаний и борений, ни мысленное противостояние страстям не составляет цели надежды, которая нам проповедана – той, о которой Апостол сказал:
А ведь многие люди упражняются и становятся искусными в этом – и их служение прекрасно и трудно, но о другом аспекте они ничуть не задумываются.
Итак, что до этих других [деланий] – будь то телесное служение или искусное различение между страстями и добродетелью, – то пока человек находится в постоянном размышлении о них, думает о них и мысленно перебирает их ночью и днем, он то побеждает, то терпит поражение; то падает, то встает; его помысл то очищается, то оскверняется; то он среди падений, то укрепляется покаянием. Короче, он находится в состязании.