Сюжет Бабеля

Сопоставление с царем находит и иные подтверждения. Сошедшая с ума супруга Никитинского, Надежда Васильевна, ходит по зале обряженная в бархатную корону и с шашкой наголо. И, завидя Павличенку, делает ему шашкой на караул. А отдание чести августейшей особой — это признание за чествуемым равного, то есть царского статуса. Но тогда и Никитинский царственный супруг! Что сказано о нем? То, что, встречая в горнице просившего расчет Павличенку, Никитинский «настелил на пол малиновых потничков, они малиновей царских флагов были, потнички его» и «встал над ними».

Цвета российского царского флага, как известно, черный, желтый и белый. Но так было не всегда — первое из известных нам гербовых знамен представляло собой скошенное книзу полотнище красного цвета. И флаг этот, как и пушкинская «Полтава», связан с воинскими подвигами императора — его изготовили в 1696 году, в преддверии второго Азовского похода Петра Первого.

Отчего же было не дать персонажу фамилию Петренко или Петриченко?

Объяснение самое простое — нежелание обнажать прием.

И Бабель присваивает Апанасенко фамилию Павличенко — святые первоверховные апостолы Петр и Павел неразрывно связаны одним церковным праздником, а Петропавловский собор в Петербурге служил усыпальницей русских царей, начиная с Петра.

Оттого и Никитинский перед смертью поминает апостолов:

«<...> жизнь наша на чортову сторону схилилась и кровь в Российской равноапостольной державе дешева стала <...>».

Аналогичными соображениями вызвано и именование лица Павличенки «образом», а не «ликом». «Лик» — через Пушкина — слишком прямолинейно указывал на Петра. И тогда были задействованы иные семантические связи — словосочетание «лики святых» означает «иконы», а обозначением иконы служит слово «образ».

Неслучайность выбора слов в новелле можно проиллюстрировать еще одним примером:

«<...> Матвей Родионыч лежал тогда на крови под Прикумском <...>».

«Лежал на крови»... — что имеется в виду: лежал раненный в луже собственной крови? Едва ли, поскольку в машинописи за этим следует:

«так церковь Спаса лежит на древней крови».

Но уже в машинописи этот пассаж вычеркнут! Почему? Немного терпения...

На вопрос землемера, отчего образ Павличенки столь ужасен, следует ответ:

«- Потому это, - отвечаю, - земельная вы, холоднокровная власть, потому оно, что в образе моем щека одна пять годов горит, в окопе горит, в походе горит, при бабе горит, на последнем суде гореть будет...».

Сравним:

«Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб.

А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую».

Евангелие от Матфея (5:38-39). Павличенко переворачивает Иисусову заповедь и, следовательно, он новый евангелист. Оттого и дано ему имя Матвей.

Зато подлинное имя — Иосиф — ушло в подтекст, и на него указывает лишь пушкинская рифма:

«Лик его ужасен.

<...> Он прекрасен»

А Павличенко добавляет:

«На последнем суде, - говорю и смотрю на Никитинского».

Значит, Павличенко прибыл в имение, чтобы вершить последний, Страшный, Божий суд.

«Он весь, как Божия гроза».

И вершит он его, как положено — «по написанному в книгах, сообразно с делами» (Откр., 20:12):

«<...> вынимаю я книгу приказов, раскрываю на чистом листе и читаю, хотя сам неграмотный до глубины души.

- Именем народа - читаю, - и для основания будущей светлой жизни, приказываю Павличенке, Матвею Родионычу, лишать разных людей жизни согласно его усмотрения...».

Новейший Завет пишется с чистого листа...

Однако в новелле прослеживается еще один — нереминисцентный, а потому более важный сюжетный слой.

Выслушав просьбу Павличенки получить расчет, Никитинский отвечает:

«- Вольному воля, - говорит он мне и петушится, - я мамашей ваших, православные христиане, всех тараканил, расчет можешь от меня получить <...>».

«Тараканить» — слово редкое, не всем знакомое. В русской литературе до Бабеля его употреблял лишь один автор — Чехов Антон Павлович, да и то в частной переписке. Вот все, что удалось обнаружить. В письме редактору Н.А. Лейкину от 19 января 1886 года:

«Жениху <, который собирается тараканить свою невесту,> такая музыка должна быть приятна, мне же, немощному, она мешает спать»{174}.

Н.А. Лейкину, 14 мая 1887 г.:

«Благородного потомка Апеля и его <...> Рогульки прошу оставить для меня, если только он кобелек, не урод и если Ваши дворняжки не помогали Апелю тараканить

Рогульку в период зачатия. Я приеду и возьму»{175}.

Архитектору Ф.О. Шехтелю, 4-5 июня 1887 г.:

«В Бабкине по-прежнему <тараканить некого>. Работы много, так что <бзднуть> некогда»{176}.

Ф.О. Шехтелю, 7 июня 1892 г.:

«Благодаря окаянному зелью, которое Вы подарили мне, вся моя земля покрылась маленькими членами in erecktirten Zustande¹. Я посадил зелье в трех местах, и все эти три места уже имеют такой вид, как будто хотят тараканить»{177}.

А.С. Суворину, 24 или 25 ноября 1888 г.: