Сюжет Бабеля

«Женщины, которые употребляются, или, выражаясь по-московски, тараканятся на каждом диване, не суть бешеные, это дохлые кошки, страдающие нимфоманией»{178}.

Если не видеть в словах Никитинского эвфемистическую замену известного ругательства, то смысл высказывания таков: «Что я с вашими матерями делал, то и с вашими женами делать буду». А тогда финальная сцена новеллы получает совершенно иной смысл, поскольку применительно к птицам глагол «топтать» означает «совокупляться» — наиболее известный контекст: «петух курицу топчет»{179}.

И то, что здесь выбрано именно это значение, подтверждается тем, как Никитинский произносит свою сакраментальную фразу:

«- Вольному воля, - говорит он мне и петушится, - я мамашей ваших, православные христиане, всех тараканил <...>».

А происходит расправа на глазах барыни Никитинской, Надежды Васильевны, наряженной в бархатную корону с перьями.

Отметим, что для обозначения сексуального акта, персонажи употребляют слова из области нечеловеческого — мира насекомых и пернатых.

Становятся теперь понятными и слова Павличенки о горящей щеке — это возвращение от Благодати к Закону: око за око, зуб за зуб, за изнасилование — изнасилование.

Гомосексуальное насилие как способ смертной казни в анналах истории не значится. Единственный пример в литературе — «Епифанские шлюзы», о событиях Петровской эпохи. Писать эту повесть Андрей Платонов начал в год выхода «Конармии» {180}.

Но увидев в словах Никитинского нечто большее, чем эвфемизм, приходится вдуматься и в их прямой смысл, поскольку буквально они означают: дети ваших матерей — мои дети. Я ваш отец. Оттого и от смерти он хочет откупиться не только перстнями, ожерельями и орденами, но и жемчужной святыней:

«-Твое, - говорит, - владей Никитинской святыней и шагай прочь, Матвей, в Прикумское твое логово...».

Отец объявляет сына наследником. И взявшая саблю на караул безумная барыня это подтверждает — Павличенко царского рода. А царственный ее супруг — царъ-батюшка.

С чего вдруг появились здесь монархические аллюзии? Ответ — в новелле «Вечер», в просветительских лекциях редактора газеты «Красный кавалерист»:

«<...> из вагона выходит Галин для того, чтобы содрогнуться от укусов неразделенной любви к поездной нашей прачке Ирине.

- В прошлый раз, - говорит Галин, узкий в плечах, бледный и слепой, - в прошлый раз мы рассмотрели, Ирина, расстрел Николая Кровавого, казненного екатеринбургским пролетариатом. Теперь перейдем к другим тиранам, умершим собачьей смертью. Петра Третьего задушил Орлов, любовник его жены; Павла растерзали его придворные и собственный сын; Николай Палкин отравился, его сын пал 1 марта; его внук умер от пьянства... Об этом вам надо знать, Ирина...

И, подняв на прачку голый глаз, полный обожания, Галин неутомимо ворошит склепы погибших императоров»{181}.

Вот оно — фамилия дана Павличенке не только в память апостолов Петра и Павла, но и конкретных исторических персонажей: Петра I, убившего собственного сына, и Павла I, собственным сыном убитого. И тогда жизнеописание красного генерала — это травестия истории русской царской династии{182}.

А теперь пришла очередь разгадки вычеркнутого уподобления лежания Павличенко под Прикумском: «так церковь Спаса лежит на древней крови».

Таких церквей в России было ровно две: одна в Угличе, на месте гибели (убийства!) 15 мая 1591 года царевича Дмитрия, вторая в Петербурге, на месте убийства 1 марта 1881 года государя Александра II.

Об этом и речь: убийство царей-отцов и сыновей царевичей!

Новая проза безжалостно кромсала прокисшее тесто старой русской литературы.

Оттого и притча о блудном сыне, пять лет неведомо где пропадавшем, кончается не прощением, а убийством — отцеубийством.

И это главный сюжет.

Бабелю не были чужды и такие коллизии. В рассказе и пьесе «Закат» сыновья решают убить Менделя Крика. Старик выжил, но превратился в слабоумного и запуганного калеку — тень человека.

Но куда важнее, что об отцеубийстве напрямую сказано в самой «Конармии» — новелле «Письмо». Там рассказано о казни белоказака Тимофея Курдюкова, и убивает его собственный сын — Семен. А перед тем Тимофей Курдюков собственноручно зарезал своего сына Федора...

И после убийства сына отец обращается к сыну младшему — мальчику Василию:

«<...> вы - материны дети, вы - ейный корень, потаскухин, я

вашу матку брюхатил и буду брюхатить <...>»

А вот это сказал Матвею Павличенке Никитинский:

«я мамашей ваших, православные христиане, всех тараканил <...>»

Мы уже говорили о грамматических странностях «Жизнеописания» — вначале обещано говорить о красном генерале Матвее Павличенке, а затем рассказ ведется от первого лица{183}. Обращается же рассказчик к «ребятам ставропольским, землякам моим, товарищам, родным моим братам».

Что же это за жанр? Ответ можно найти в конармейском дневнике Бабеля: