Сказка Заката

И снова Николаша остался один. На дворе еще не совсем стемнело, однако вечернего света поздней весны, падающего из нежилых, тускло глядящих открытыми дверными проемами комнат, недоставало, чтобы совсем рассеять слепую коридорную тьму.

На сей раз он почти не обратил внимания на нее, медленно шел к лестнице, ничего не замечая и ни на что не натыкаясь, поглощенный знакомым ему теперь ощущением здешнего покоя и тишины; в его душу вернулось тепло, как в доме старых родственников. Снова бредя, как в воде, в этой атмосфере умиротворения и бестревожности, только на сей раз погружаясь в нее, спускаясь все глубже и глубже, он шел вниз по лестнице — к подъезду; вот он уже в подъезде, вот он открывает тяжелую и, кажется, древнюю, как врата египетской гробницы, подъездную дверь, вот она медленно и тихо затворяется у него за спиной. Николаша все так же — не медленно, а — неспешно — вышел со двора, пересек сквер… Странное, если вдуматься, чувство это, утвердившееся в нем — пока стоял он, растерянный и обмякший, в мертвом темном коридоре, пока спускался по четырем пролетам каменной лестницы в покойную зеленоватую глубь подъезда — не оставляло его и всю дорогу домой, не оставило и дома. С ним он и уснул.

Утром его, уже отвыкшего вставать рано, разбудил телефонный звонок. Он вскочил, путаясь и промахиваясь со сна, подхватил трубку и поднес к уху:

— …Да…?

Но в трубке молчали, только дышали.

Он скорее бросил ее, будто это что–то значило, помогло бы чего–то избежать.

«Ну, крепко же я спал…» — одурело помыслил он. Заплетая ногами и спотыкаясь о тапочки, он стал одеваться; одевшись, убрал постель; разобравшись с утренним туалетом, потащился в кухню — делать себе завтрак: новый его знакомый мог позвонить в любую минуту. По его обстоятельствам выбор на кухне был небольшой: каша или яичница — он сварил кашу и поджарил яичницу. Сварил кофе — и выпил его. Поглядел на часы, помыл посуду; заметил на полу так и валявшуюся со вчерашнего дня ложку, поднял ее, повертел в руках — и тоже вымыл. Вернулся в комнату, снова взглянул на часы, затем — на телефон. Тот стоял на своем месте — молчал. Больше делать пока было нечего.

Николаша попробовал почитать, но строчки прыгали перед глазами, будто бесенята, и он решительно ничего не мог понять — даже сердце застучало; это напомнило ему о его состоянии, и он бросил чтение. Стал смотреть в окно. Невидимая талая морось, загостившаяся, надоевшая, снова висела за окном, размывая очертания предметов, только была особенно как–то сыра и плотна. Скрадывала цвета, растворяла их в единственном серо–голубом. Противоположная сторона двора, деревья, ограда, стоящий за ней дом казались нематериальными, призрачными. Под окном, внизу — выехал со двора автомобиль, по двору прошла девушка, в весеннем пальтишке, шарфике, серой сумочкой на плече; Николаша проводил ее глазами: — «Красивая…» — девушка скрылась в дальней от окна арке. Больше во дворе ничего интересного не было. Николаша отвернулся, и снова взглянул на телефон. И прямо под его взглядом тот зазвонил.

— Николаша? — услышал он в трубке, — Николай Николаевич говорит, узнали?

— Эээ…

— Нет, вот «эээ» не нужно, вы говорите, узнали или нет — важно, чтобы вы доверяли сейчас.

— Узнал.

— Хорошо. Итак, до вашего врача я дозвонился, с трудом, правда. Уговорил его принять теперь же — который час?.. мгм, хорошо, успеваем — случай, говорю, не терпит отлагательств, такая деликатная проблема… Ну я вам объясню, как вам себя вести. Нам нужно встретиться — где бы?

— У метро можно…

— У метро… нет, я думаю вот что: у метро не нужно… ни к чему. Лиш… в общем лучше мы встретимся на противоположной стороне, сразу за киосками — я ваш район немножко знаю: врач ваш в каком–то тупике, там, дальше принимает?

— Да…

— Так это получается где–то возле тюрьмы?

— Тюрьмы? Какой тюрьмы? — поразился Николаша. — Это вы шутите, что ли?

— Это вы, наверно, шутите — там тюрьма рядом, в двух шагах. Вы что же: там живете и ничего не знаете?

— Нет… — ответил Николаша растерянно.

— Ну хорошо — так или иначе, а мы с вами время теряем. Я буду через полчаса, я в дороге.

И точно: голос в трубке отдавался железкой какой–то и шум слышался. «У него же дома телефона–то нет!» — вспомнил Николаша.

— Где, повторите, мы должны встретиться?

Николаша, как прилежный ученик, повторил.

— Хорошо. Через сорок минут, не опаздывайте.

А сам опоздал — минут на пятнадцать.

— Простите… великодушно… — охал Николай Николаевич, почти бегом таща изождавшегося Николашу по улице, поминутно толкая прохожих и извиняясь. — Опоздал… Как же это… там, в метро… в общем неважно. Молодость… — не очень вразумительно бормотал он что–то.

— А мы… успеем? — тоже несколько задыхаясь, спросил влекомый за руку, как школьник, Николаша.

— Да. Да. Успеем. Всенепременно успеем, — уверял его спутник, — у меня запас времени… все рассчитано… было… договорился…

Они, точно, успели — но совсем бегом. Никаких объяснений — если Николай Николаевич собирался что–то объяснять — так и не последовало. Придется импровизировать.