Сказки тесного мира

Направившись было следом за мальчиком, Плакса остановился и решил, что ребёнок всё-таки ещё очень мал и может испугаться прямого вопроса или даже самого факта неожиданного обращения. Поэтому направление нужно выяснить самостоятельно, а затем на безопасном расстоянии незаметно следовать за маленьким пилигримом и, тайно оберегая, проводить его к месту его назначения. Бред. Правда?

Тут леопольдово внимание привлекло солидное дерево, растущее у обочины. Было оно древним, с толстой морщинистой корой и мощными рукообразными ветвями, начинавшимися невысоко над землей. Породу Леопольд определить не мог, потому что ничего не понимал в деревьях и разделял их исключительно на хвойные и лиственные, опавшие и зелёные, большие и нет. Исключая, разумеется, деревья с яркой индивидуальностью. Типа березы.

Прокравшись к дереву, Плакса ухватился за ветвь на высоте вытянутой руки и довольно ловко запрыгнул на ветку пониже.

Не успев ещё толком усесться, подобно большой, неопределённого вида птице, но уже будучи довольным собой, Плакса вдруг услышал характерный треск рвущихся ниток и ощутил свободное проникновение воздуха к нижней половине тела. Ощупав брюки рукой, не занятой держанием за ветвь, Леопольд с ужасом наткнулся на большую дыру, образовавшуюся на месте центрального брючного шва.

“Да... – подумал Плакса, расстроившись, – вот тебе и “Гиннесc”...

Но, собственно, следовало взобраться повыше. Что Плакса и сделал, уже не столь ловко, с некоторой, так сказать, долей оглядки. При этом Леопольд впервые по-настоящему пожалел, что не родился птицей, – колибри, например, или эльфом каким-нибудь. Насколько легче бы сейчас было!

Послышался отдалённый шум двигателя и вскоре мимо сидящего на ветке Леопольда пронёсся, сверкая серебристым призрачным телом, смутно знакомый “Ягуар”.

Только теперь сообразил Плакса, что можно было просто дождаться на шоссе машины, остановить её и спросить у водителя дорогу в город, и вообще определиться на местности и сориентироваться во времени. Да и, похоже, водитель “Ягуара” – знакомый... Кажется, такой же был у одного режиссёра...

Словно уцепившись этими мыслями за бампер плавящегося в знойном воздухе автомобиля, Плакса подался всем телом вперед и едва не сорвался с дерева, чудом удержав равновесие.

Проводив взглядом портмоне, которое выскользнуло из внутреннего кармана пиджака и утонуло в траве, Леопольд Плакса вздохнул и полез выше, стремясь довершить начатое.

Взобравшись довольно таки высоко, он посмотрел вправо вдоль шоссе, то есть в сторону появления ребёнка и разглядел далеко на холмистом горизонте острые шпили и красные черепичные крыши города. То, что он увидел, было совсем незнакомо. Это не походило на то место, где жил Плакса, – скорее на какой-то средневековый или сказочный город. У Лео закружилась голова. Он глубоко вздохнул и вспомнил, что, в сущности, никогда не смотрел на город со стороны. Вполне возможно, именно так он и выглядит.

Это объяснение слегка успокоило Леопольда неоспоримой логикой, а на протестующие толчки сердца он постарался не обращать внимания – рассудок важнее.

Поспешно спускаясь с дерева, Леопольд опять пожалел, что родился столь высокопоставленным.

Царь природы несколько раз оцарапал лицо, руки и сильно испачкал костюм какой-то клейкой смолой. А в довершение всех бед, ступая с нижней ветки на землю, он немного не рассчитал и ногу определил прямо на лежащее в траве портмоне.

Оступившись, Плакса упал и некоторое время лежал, грустно глядя вверх, на бесстрастные ветви и небо. Затем встал, поместил в карман блудный бумажник и тяжело побежал за ушедшим уже далеко мальчуганом.

Бег давался Леопольду с трудом. Тёплый, малопригодный для дыхания воздух беспощадно врывался в дыхательные пути, доставляя организму непереносимые мучения, не мог такой воздух добраться до жаждавших свежего глотка лёгких и выбрасывался обратно шумным дыханием.

“Всё равно догоню”, – тряско мыслил Плакса, малодушно перестраиваясь на шаг.

Неожиданно Леопольду доставило удовольствие осознание того, что быстрый шаг и даже бег, воздействуя крайне негативно на физическое состояние, никоим образом не затрагивает интеллектуальной сферы его существа, не влияет на ясность и связность мысли.

Другое дело – речь. Попробуй Леопольд Плакса, красноречивый, в общем-то, человек, произнести любую фразу вслух, он столкнулся бы с массой трудностей. Во-первых, по причине учащённого дыхания произнести фразу: “Всё равно догоню”, равно как и любую другую, было бы невозможно. А даже если бы, с грехом пополам, это и удалось, то (во-вторых) нечего было и думать, чтобы фразу эту хоть мало-мальски верно интонировать, придать ей какой бы то ни было характер, осмысленность, настроение, не говоря уж о подтексте или красках эзопова языка.