Сказки тесного мира

А, ну да, Артура Каюмова так и не нашли. Он исчез. И мало кто знает, что случилось на самом деле. А те, которые что-либо слышали, по большей части не верят. Кроме Поверьева. Официально Каюмов по сей день числится в розыске, в бегах. В сущности, так это и есть. Только бега его специфические.

"ПЛАКСА"

педагогическая

Кукурузное поле с ...

Винсент Ван Гог.

Леопольд Плакса проснулся в поле. Подобно множеству других, было оно жёлтым и почти бескрайним, – весьма и весьма живописным, – даже вангоговским, если угодно (не кукурузным, конечно – в зарослях этого растения мы с вами запросто могли бы и не заметить кого-то там распростёртого), – во всяком случае, бедняга Винсент был бы вдохновлен видом натуры вокруг лежащего на спине Леопольда.

Любопытное солнце не удержалось, выглянуло из-за кромки Земли и, скользнув пытливым взглядом ярко-жёлтых глаз по запущенной щеке лежащего, наткнулось на ответный взгляд глаз светло-серых. Прятаться не было смысла и, делая вид, будто выполняет обычную свою работу, светило вынырнуло и как бы небрежно заскользило по лазоревому холсту небосвода.

Как уже было сказано, Лео Плакса – крупный (во всех смыслах – для особо придирчивых) менеджер среднего рекламного агентства – лежал на примятой перине несрезанных колосьев, и оживал, прижавшись к вышеозначенной перине плоскостью, которую обычно видит наблюдатель, подкравшийся к кому-нибудь сзади.

Леопольдовы ноги, подобно стрелкам башенных часов, показывали примерно тридцать пять минут шестого, или двадцать пять минут седьмого (а в случае расположения головой на север – без пяти час или пять минут второго), руки же покоились перпендикулярно телу ладонями вверх. Если бы мы не были поклонниками таланта великого Ван Гога, можно было бы с уверенностью сказать, что распростертое перед нами тело, явно относящееся к мужскому полу, крайне напоминало фигуру, запечатленную грифелем величайшего синьора Да Винчи в колесе и отличалось от оной исключительно наличием одежды, скрывавшей чрезмерно явные половые признаки.

Итак, Леопольд лежал в живописном, жёлтом, бескрайнем поле головою на юг, а времени всё-таки было приблизительно тридцать пять шестого утра.

Где именно и отчего Плакса оказался в столь упадочном состоянии, было ему неизвестно – как он ни пытался припомнить, ничего существенного не проявлялось, кроме каких-то смутных, невнятных “м-м-м”, “да-а-а” и общего ощущения, что вот-вот всё вспомнится (вот так же, утром, стоя перед зеркалом в ванной комнате, мучительно стараешься припомнить детали сновидения, которое кажется тебе немыслимо важным, хотя ты и понятия не имеешь, что в точности тебе снилось), но, как ни досадно, редко что стоящее нарушает в такие минуты гулкую головную пустоту. Это беспокоило Леопольда и не давало ему поспать ещё немного... Всё-таки выходной...

Вот! Кое-что выяснилось. Плакса вспомнил, что на этот раз проснулся в субботу.

Сей факт несколько скрасил существование, – позволив никуда не спешить, – но не ответил на главный вопрос, и даже более того, значительно запутал всю ситуацию в целом: отчего это Леопольд Плакса, в день субботний, вместо того, чтобы в небольшой уютной квартирке, преспокойно потягиваться на двуспальном холостяцком ложе рядом со спящей утомлённой красавицей, чьё имя затерялось во время ночных путешествий по бесконечному пространству простыней, – почему вместо этого он распластался в лучшем своём костюме среди природных красот, против которых, конечно же, ничего не имеет, даже напротив... но в данном конкретном случае... Нет уж, это уж извините, дорогие мои. Это уж слишком!..

Рассудив таким приблизительно образом, Плакса приступил к воспоминаниям.

Помнилось мало. А если быть точным – пока не помнилось ничего. Вместо этого фантазировалось: утренняя девушка, первая сигарета, кофе по-королевски, ванна с пеной (но не у рта, – у рта, как раз, кофе и сигарета), телевизор фоном, книга или альбом живописи – “импрессионисты”, к примеру; прогулка по безлюдному городу (возможно, Праге – это красиво), в плаще и с зонтом (чуть не сказал: со шпагой); милое привычное кафе на углу; юная незнакомка смеющимся взглядом влечёт в щемяще-таинственный интимный вечер при свечах... и, наконец, слоган, влажным мужским голосом на фоне постанывающей музыки: “Житан”... Соблазны туманного мира...”

Собачья чушь!.. Эти сигареты... днём и ночью... Треклятая реклама! Леопольд был уверен, что его просьбы об отпуске, которые уже две недели игнорирует начальство, – единственное правильное дело, успешного исхода которого нужно добиваться любыми доступными средствами.

Отпуск... Да, отпуск... Самое приятное, что можно вообразить в нелепой череде бессмысленных будней и гулких пустых выходных... Двухнедельное блуждание вокруг пирамид или мумифицирование себя на солнцепёке вблизи какого-нибудь тёплого водоема вместе с... Как же её зовут?.. И ни одной мысли в голове, только не слышный окружающим, бесконечный внутренний стон блаженства, означающий что-нибудь вполне человеческое, к примеру: “Какое счастье...”