Я кладу руку ему на плечо, он наконец отрывается от своего рисунка и вскидывает на меня глаза, и я вижу, что они совершенно белые. Зрачки его закатились вверх, но рука по-прежнему продолжает двигаться, вслепую штрихуя бумагу. Я хватаю его за запястье и поражаюсь тому, какая горячая у него кожа и какая сила в его руке. Обыкновенно тело у него мягкое и расслабленное, как у тряпичной куклы. Я частенько шучу, что у него полые кости: он такой легкий, что может, подпрыгнув, оторваться от земли и сделать в воздухе полный оборот. Сейчас же под кожей у него пульсирует странная энергия: кажется, что все его мускулы напряжены, как у питбуля, готового броситься.
И тут его зрачки возвращаются на свое место.
Он растерянно моргает.
– Мэллори?
– Что ты делаешь?
Тедди осознает, что держит в руке карандаш, и тут же бросает его.
– Я не знаю.
– Ты рисовал, Тедди. Я видела это своими собственными глазами. Тебя всего трясло. Как будто у тебя были судороги.
– Прости…
– Не извиняйся. Я не сержусь.
Его нижняя губа начинает дрожать.
– Я же попросил прощения!
– Просто расскажи мне, что произошло!
Я понимаю, что кричу, но уже не могу остановиться. Я до смерти перепугана всем, что только что увидела. На полу лежат два рисунка, и еще один, неоконченный, находится в альбоме.
– Тедди, послушай меня. Что это за девочка?
– Я не знаю.
– Это Анина дочка?
– Я не знаю!
– Почему ты рисуешь эти картинки?
– Я их не рисовал, Мэллори, честное слово!
– Как тогда они появились у тебя в комнате?
Он делает глубокий вдох.
– Я знаю, что Аня не настоящая. И что ее на самом деле здесь нет. Иногда мне
И тут я понимаю, что происходит: судя по всему, Аня уносит рисунки из комнаты Тедди до того, как он приходит в себя, чтобы он их не увидел. А тут пришла я и нарушила их обычный ритуал.
Видимо, нервы у Тедди не выдерживают, потому что он начинает рыдать. Я притягиваю его к себе и обнимаю, и его тело опять становится мягким и расслабленным. Он снова превращается в самого обычного мальчика. Я осознаю, что прошу его объяснить то, чего он не понимает. Я прошу его объяснить невозможное.
Он вкладывает ладошку правой руки в мою ладонь, и я вижу, что его маленькие пальчики перепачканы карандашом. Я крепко прижимаю его к себе, успокаиваю и твержу, что все будет хорошо.
Но если честно, я не очень-то в этом уверена.
Потому что я абсолютно точно знаю, что этот малыш – левша.
Вечером ко мне заходит Адриан, и мы вместе просматриваем все рисунки. Их всего девять – те три, что были оставлены на моем крыльце, еще три, которые я обнаружила у себя на холодильнике, и три сегодняшних. Адриан снова и снова перекладывает листки, как будто пытается расположить их в верном порядке, словно существует некая магическая последовательность, способная пролить свет на стоящую за ними историю. Но я весь день ломала над ними голову и так и не смогла найти никакой логики.
Солнце уже почти село, и задний двор затянут серой дымкой. В лесу мигают огоньки светлячков. В окнах большого дома горит свет; Каролина в кухне загружает посудомоечную машину, пока Тед наверху укладывает сына.
Мы с Адрианом сидим рядышком на крыльце моего коттеджа. Оно узкое, и мы вынуждены придвинуться друг к другу так близко, что почти соприкасаемся коленями. Я рассказываю ему о своем эксперименте с видеоняней, про то, как я застала Тедди рисующим без использования глаз и ведущей руки. По логике вещей Адриан должен сказать мне, что я брежу – я отдаю себе отчет в том, что мой рассказ звучит как полный бред, – но он, к облегчению моему, воспринимает все всерьез. Он подносит рисунки к самому лицу и закашливается.
– Боже, ну и вонь.
– Так пахнет у Тедди в комнате. Не постоянно, время от времени. Каролина говорит, он писается по ночам.
– Мне не кажется, что это запах мочи. Прошлым летом у нас был заказ в Берлингтон-каунти, неподалеку от Пайн-Барренс. Один человек нанял нас для уборки его участка. Там был заросший пустырь в пол-акра площадью, бурьян выше головы, нам пришлось в буквальном смысле вырубать его мачете. А сколько там было мусора, ты себе не представляешь – какое-то старое тряпье, пивные бутылки, кегли, самый невообразимый хлам. Но самым худшим из всего, что мы обнаружили, был мертвый олень. В середине июля. А нас наняли привести участок в порядок, так что мы были должны упаковать его в мешок и вывезти оттуда. Я не стану вдаваться в подробности, Мэллори, но это было ужасно. И запах – об этом говорят во всех фильмах, но это чистая правда, – я никогда в жизни не забуду этот запах. Так вот, эти рисунки пахнут точно так же.
– И что мне делать?
– Не знаю. – Он берет стопку рисунков и отодвигает их подальше, как будто опасается, что сидеть так близко к ним может быть небезопасно. – Ты думаешь, с Тедди все в порядке?