Сквозь дебри и пустоши

Берен вновь выныривает из тьмы, но сейчас даже не успевает сделать вдох, да и сил на это почти не осталось, – и следующая тёмная волна накрывает его с головой.

Белый больничный коридор, скалящийся блестящим кафелем. Мерцающая лампа дневного света. Воздух пропитан хлоркой, спиртом и неизбывным горем. Тари сидит прямо на полу. Чуть впереди, привалившись к стене, стоит высокий светловолосый мужчина. От раскрывшейся двери по коридору проносится страшный крик, больше похожий на рёв раненого животного. Платок Романы съехал набекрень, и из-под него выбиваются седеющие прядки – неслыханная для неё неряшливость. Сама Романа назвала бы это не иначе как распущенностью, но сейчас ей не до внешнего вида. Она кидается на Тари, но Соломир перехватывает женщину поперёк талии.

«Это ты виновата! – кричит мать, захлёбываясь слезами. – Это всё ты! Ты убила её!»

Слова отскакивают от кафельного глянца со звоном лезвий опасной бритвы. Отскакивают и отлетают прямо в Тари. Какие-то рассекают кожу. Какие-то навсегда застревают глубоко внутри, в сердце.

«Она даже не попыталась жить с этим синдромом, – воет Романа, – потому что видела, во что он превращает людей! Видела по твоей вине! И предпочла умереть, лишь бы не быть такой, как ты!»

Тари молчит. Она не может вымолвить ни слова – горло сжимает невидимая раскалённая цепь. Отчаянно ищет защиты и поддержки в глазах Соломира, но тот отводит взгляд.

«Лучше бы ты погибла тогда, в ту ночь, но ты даже сдохнуть вовремя не можешь!» – и Романа заливается слезами, уткнувшись в плечо зятя.

Чернота отступает так же неожиданно и резко, как и накатила. Они по-прежнему в душевой, и Берен прижимает к себе Тари так сильно, что она невольно вспоминает робкие, теплохладные объятия отца, который до сих пор боится дотронуться до неё по-настоящему: «Я люблю тебя, дочь, но… мало ли что может случиться, лучше поберечься». Она сидит у Берена на коленях, уткнувшись в его грудь, и слышит, как стучит его сердце: размеренно и как-то… основательно. Надёжно. А он чувствует, как по его голой коже, пониже ключиц, чертят горячие дорожки её слёзы, смешиваясь с холодными каплями воды.

– Я убила человека, – едва слышно повторила Тари, и слова отозвались внутри неё пустотой.

– Я тоже, – ответил Берен, поглаживая её волосы. – Двоих. И это – только за вчера.

– А ещё я подсматривала за тобой…

– Я знаю. Понял, когда уже… хм… поздно было что-то предпринимать, – в голосе скользит тень улыбки. – Не забывай, я чувствую твои эмоции.

– Господи, как стыдно, – шепчет, и, кажется, тоже улыбается, пусть пока только лишь мысленно, но эта незримая улыбка для опустошённой, выжженной души – как прохладный подорожник для разбитой детской коленки. – Прости…

– Ничего, – Берен заправляет её мокрые пряди за ухо, едва заметно, по-доброму, усмехается своим воспоминаниям, и щёки его чуть краснеют. – Я польщён…

Глава 11

– Берен? Берен! Берен!!!

На крик Тари в душевую прибежала Нила, позади неё как из-под земли выросли фигуры троих крепких парней. Женщина взяла Тари за плечи и, мягко отстранив от егеря, подняла на ноги:

– Не переживай, девочка, он просто слишком много на себя взял. Давай, обопрись на мою руку. Пойдём, тебе сейчас нужен отдых.

– Что с ним? – чуть не плача, спрашивала Тари, оглядываясь на залитое кровью лицо Берена. – Я никуда не пойду! Что с ним? Это из-за меня? Из-за меня, да? Ответьте мне! – выкрикнула она, потеряв терпение.

– Всё хорошо, он скоро придёт в себя, – успокоила её Нила. – Подумаешь, – кровь носом пошла! И такое бывает. Мальчики, отнесите его в свободный домик, – кивнула она трём парням.