Сквозное действие любви. Страницы воспоминаний

На следующий день в фойе, где накануне проходил траурный митинг, установили портрет товарища Сталина с траурной лентой наискосок, около которого в почетном карауле, подняв руку в пионерском приветствии, постоянно находились два ученика. Поначалу решили, что смена караула будет происходить каждые сорок пять минут во время переменок. Но попробуйте простоять неподвижно столько времени, подняв руку над головой. Уверен, уже через пять минут рука станет невыносимо тяжелой, будто чугунной, позвоночник пронзит раскаленный прут, голова начнет кружиться, и, если вы не опустите руку вниз, обморок вам обеспечен. С гордостью могу сказать, что я был одним из тех, кто уговорил старшую пионервожатую менять караул каждые десять минут.

Хоронили Сталина 9 марта.

По случаю траура все уроки были в этот день отменены, и мы с ребятами решили собраться у нас, чтобы послушать трансляцию с Красной площади. В кабинете отца стоял роскошный по тем временам приемник, который Глеб Сергеевич привез с войны. Назывался он «Телефункен».

О транзисторах в те времена никто понятия не имел, поэтому приемник внутри был напичкан радиолампами самого разного калибра: от самой маленькой, в полтора сантиметра, до большущей – размером с приличный огурец. Я любил заглядывать в нутро приемника через заднюю картонную стенку, в которой для вентиляции, вероятно, было проделано много круглых дырочек. Когда приемник работал, лампы светились магическим синеватым светом, и это было загадочно и очень красиво. Через несколько лет (мы уже переехали в Ригу) одна из этих ламп перегорела, мама отнесла приемник в радиомастерскую, и там ее крупно надули. Мастер заявил, что таких ламп достать в Советском Союзе невозможно, и вместо немецких поставил в «Телефункен» советские. Приемник, который до этой вероломной акции «ловил» радиоголоса всего мира, тут же превратился в заурядный репродуктор. Ради интереса я открыл заднюю стенку и, к удивлению своему, обнаружил, что внутри его поместилось всего пять-шесть радиолампочек. Все они были одного размера и никакого света, тем более загадочного, не излучали. Для меня это было огромным расстройством. Телевизора у нас еще не было, и я по вечерам любил крутить ручку настройки и слушать иностранную речь. А если при этом удавалось тайком от мамы налить в хрустальный бокал «крем-соду», можно было совершенно спокойно вообразить, что ты сидишь в кафе где-нибудь на Монмартре и под звуки парижского аккордеона потягиваешь из бокала какой-нибудь иностранный напиток, вроде загадочной кока-колы. После визита к радиомастеру я навсегда был лишен такой чудесной возможности – по вечерам бывать «за границей».

Но 9 марта нам было не до игр. С огромным интересом слушали мы трансляцию из Москвы. Что такое футбольный репортаж или репортаж с той же Красной площади в дни всенародных праздников 7-е Ноября или 1-е Мая, мы знали. Но репортаж с похорон!.. Сейчас бы про такое сказали: «Эксклюзив!..» Или еще круче: «Экстрим!..» Но в 53-м году мы таких словечек не знали, нам было просто жутко любопытно.

Самое сильное впечатление произвело на нас выступление на траурном митинге Лаврентия Берии. До сих пор у меня в ушах звучит рефрен его речи: «Кто не слеп, тот видит…» Увы!.. Грозному чекисту не суждено было провидеть свою собственную судьбу!.. Кто из нас тогда, промозглым мартовским днем, мог предположить, что менее чем через полгода человек, сгноивший в подвалах Лубянки не одну тысячу ни в чем не повинных перед советской властью людей, сам окажется в этом подвале и из лютого борца с «врагами народа» станет самым злейшим его врагом?..

Мы были далеко от Москвы и понятия не имели, какая ужасная трагедия совершается в этот день в самом центре столицы нашей Родины. 9 марта чудом избежал смерти сын маминой подруги, Галины Ивановны Землянской. Они жили возле Сретенских ворот, и Володя, движимый прежде всего мальчишеским любопытством, решил пробиться к Дому Союзов, где был установлен гроб с телом вождя. В обычные дни от их дома на улице Мархлевского до Пушкинской пятнадцать минут пешком. Всего лишь!.. Но это в обычные дни, а 9 марта мальчика не было дома больше суток. Представляю, что пережила за это время его несчастная мать. Володя ушел в девять утра, а вернулся на следующий день к полудню. Грязный, дрожащий, перепуганный насмерть, он еще долго не мог поверить, что остался жив. Когда зимой 54-го мы приехали с мамой в Москву, Володя все нам подробно рассказал.