Сквозное действие любви. Страницы воспоминаний

Поначалу ничто не предвещало трагедии. Неразговорчивые, суровые люди, многие с траурными повязками на рукавах пальто, медленно двигались по Бульварному кольцу. Улица Дзержинского (по-старому Лубянка) была перекрыта грузовиками и милицейским кордоном. Поэтому вся эта масса людей пошла вниз по бульвару к Трубной площади. Никто из них не знал, что навстречу им со стороны Пушкинской идет такая же масса народу, желающих проститься с вождем. А справа, по Цветному бульвару, такая же многолюдная третья колонна. И было им также невдомек, что на Трубной проход к Охотному Ряду тоже перекрыт «полуторками» и милицией. Эти три потока неизбежно должны были столкнуться, и так получилось, что сравнительно небольшая по своим размерам площадь стала смертельной ловушкой для тысячи ничего не подозревающих людей. Постепенно движение идущих замедлилось, и вскоре все три колонны остановились… И тут началось!.. Задние не могли понять, почему встали передние, и напирали на них. Передние, стиснутые с обеих сторон напором людей, не могли двинуться с места. Повернуть назад они уже не могли, а впереди перед ними топталась на месте стена из живых людей. Гибель несчастных была только вопросом времени. Они могли лишь немного отсрочить свою смерть. Самые слабые не выдерживали этого напора и первыми падали прямо на брусчатку, под ноги своим соседям. Ворота во дворы и подъезды домов, прилегавших к бульвару, были по приказу какой-то кагэбэшной сволочи заперты. Деваться несчастным людям было некуда. Оставалось только молиться и уповать на Господа. Володе невероятно повезло: непредсказуемое движение толпы прижало его к стене какого-то дома. Напор был такой силы, что он сразу понял: пришел конец, его просто расплющат об эту стену, даже мокрого места не останется, как вдруг какая-то сильная рука схватила его за ногу и потянула куда-то вниз. Стиснутый людскими телами мальчишка был лишен возможности сопротивляться, он даже не мог посмотреть вниз, чтобы понять, кто и куда его тянет. А рука не отпускала и тянула все сильнее, все настырнее. Ему хотелось закричать что есть мочи, но только удушливый хрип вырывался из его распухших губ. Тут толпа в очередной раз непроизвольно качнулась, на какую-то секунду Володя потерял равновесие и, больно ударившись головой о камень, провалился куда-то вниз. Когда он пришел в себя, оказалось, что находится он в яме подвального окна, а рядом с ним мужчина лет сорока, прилагая невероятные усилия, накрывал эту яму металлической решеткой. «Ты думаешь, я тебя спасти решил? – неулыбчиво спросил он, когда закрыть решетку все-таки удалось. – Ни фига подобного. Мне надо было от людей как-то закрыться, а ты мешал, вот и пришлось мне тебя к себе затащить. Теперь нам с тобой сам черт не страшен!.. Гляди…»

Володя рассказывал, что первой на решетку упала молодая женщина в светлой заячьей шубке. Наверное, она была уже мертва. Потому что широко распахнутые глаза ее не моргали. Потом падали еще люди… И еще… И еще…

Они просидели в яме до следующего утра. Было душно, дышать нечем из-за наваленных сверху тел, но они-то остались живы. Чудом!.. Володя даже не догадался узнать, как зовут его спасителя и где он живет. Когда солдатики внутренних войск откопали их яму и выпустили счастливчиков наружу, те разбежались в разные стороны и больше никогда друг друга не видели.

Честно скажу, мне было по-настоящему жутко, когда я слушал его рассказ.

В киноленте Е. Евтушенко «Похороны Сталина» показан этот эпизод, но как-то картонно: тускло и неубедительно. И не потому только, что Е. Евтушенко не Феллини и не знаком с таким предметом, как кинорежиссура. В живом рассказе участника тех событий все выглядело намного проще и страшнее.

Хочешь не хочешь, а параллели напрашивались сами собой: была «Ходынка», а теперь вот «Труба»!.. Сколько еще горя предстоит пережить нашей несчастной стране? Бог весть…

Глеб Сергеевич – генерал, но не все то золото, что блестит

Летом 1953 года мы узнали, что отцу присвоено звание генерал-майора. Вот это был праздник! Меня всего распирало от гордости!.. Как же?.. Мой папа – генерал! В Житомире он был единственным, кто имел такое звание. А я – соответственно единственным сыном единственного генерала!.. Во как!.. Семилетнего брата я в расчет, естественно, не брал: он был слишком мал, чтобы понимать, какой чести удостоился.

В связи с повышением в звании, папе выдали новую форму, и я стал свидетелем первой примерки парадного мундира. Радости моей не было границ!.. Вы не представляете, какое это наслаждение – открывать картонные коробочки и извлекать оттуда генеральские погоны, лычки с пальмовой веткой, генеральский кортик, расшитый золотом пояс!.. Словом, все то, что отличает генерала от простого офицера, и я не понимал, почему отец, глядя на себя в зеркало и нервно теребя аксельбанты, что свисали с его плеча, недовольно бурчал под нос: «Нарядили словно клоуна в цирке!..»

Как он был красив!.. И что бы там ни бурчал, но лучше его не было на всем белом свете!..