Следовать новым курсом

…Себе-то не ври! — «альтер эго» сочилось цинизмом. — На уроках военной истории в училище ты попросту спал…

…Вранье!

…Ну, не спал, а предавался мечтам о ножке смолянки, которую тебе повезло подглядеть на пасхальном балу…

— Говорите, великая победа? Помнится, датчане заявили то же самое!

— Весь датчане есть наглый лжец! — уверенно заявил пруссак. — Они ещьё… говорилль… ик!..

И замолк, словно прикусил язык.

— Камрад Остелетцки, что это йест?

Поперёк ступенек на крыльце резиденции темнела какая-то масса.

…Человек?..

…Нет, зверь обезьян! Глаза-то разуй!

— Ихь йесть… тот… нежиффой?

Венечка взял лежащего за руку — она была ещё тёплой, мягкой — и перевернул на спину. Бледное, без кровинки, лицо с закрученными вверх тонкими усиками. Распахнутый форменный сюртук, крахмальная сорочка обильно залита красным. На груди, слева — тёмное, почти чёрное отверстие в форме крошечного треугольника. Из него скупо сочилась кровь.

— Оу, шайзе! Это есть Людвиг… дритте… третий совьетникь наш миссия. Он осталлься старший в резиденций… сегодня за.

Венечка наклонился пониже.

— Кинжалом в сердце. Для того чтобы так ударить, нужна твёрдая рука.

Скрежетнула сталь, покидая ножны.

— Надо пойти, посмотрелль!

Похоже, немец трезвел на глазах.

— У вас ист… йесть ваффе… орудий?

Венечка похлопал себя по бедру, где висел кортик.

— Считайте, что нет. Ладно, как-нибудь… В доме ещё кто-то есть?

— Толлько слюга ист. Их тоже убилль есть?

— Вот сейчас и выясним…

Остелецкий огляделся по сторонам. Возле крыльца стояла прислонённая к стене большая лопата на толстой деревянной рукояти. Он взял, примерил по руке.

…Во всяком случае, лучше дурацкого кортика…

— Пошли?

На второе тело — судя по ливрее, лакея — они наткнулись в холле первого этажа и сразу увидели жёлтые отсветы, пляшущие по ступеням, ведущим наверх. Венечка схватил пруссака за рукав и увлёк в нишу за колонной — ровно за секунду до того, как на лестничном пролёте показались двое мужчин.

Тот, что шёл впереди, был невысоким и каким-то скрюченным. Фонарь, прикрытый жестяной шторкой, почти не освещал владельца — Венечка едва-едва мог разглядеть смуглое лицо типичного выходца с Балкан. Одет он был соответственно — короткая, пёстро расшитая безрукавка, распахнутая на груди, поверх албанской накидки, перетянутой кушаком.

Второй казался рядом с ним настоящим гигантом. Лет пятидесяти или немного больше, очень смуглый, но явно европеец — жёсткое, костлявое лицо с широким лбом украшала раздвоенная борода. В отсветах фонаря, который он держал в поднятой левой руке (правая была занята тростью, на которую незнакомец не опирался, а просто нёс её, взяв за середину) поблёскивали пронзительные глаза. В глаза Остелецкому бросился приметный шрам на левой щеке.

— Хальт![16]

Пруссак вывалился из-за колонны, размахивая палашом. Идущий впереди албанец испуганно отпрянул назад, выронив лампу — та с жестяным стуком покатилась по мраморным плитам пола. И — не погасла: жестяная шторка отлетела в сторону, и холл залил тусклый, колышущийся жёлтый свет.

— Зи зин байде фехафтет! Нихт…[17]

Что именно «нихт» — обер-лейтенант сказать не успел. Бородатый неуловимым движением переместился из-за спины своего спутника и сделал резкое движение. В правой руке тускло блеснул металл.

…Вытащил стилет из трости?

…Какой ещё стилет? Шпага, фута два в длину…

Пруссак замахнулся своим оружием и кинулся на бородатого. Венечка в бытность свою в морском училище манкировал фехтованием — не то что Казанков с Греве, часами пропадавшие в гимнастическом зале, — но даже его скромных познаний хватило, чтобы оценить отточенность и плавность движений незнакомца. Тот легко ушёл от взмаха палаша, крутанул запястьем. Клинки взблеснули, сплетаясь, и оружие бравого моряка задребезжало по ступеням. Ошарашенный обер-лейтенант шагнул назад — тонкий клинок опасно сверкнул у его горла.

…Пора вмешиваться…

— Н-на, паскуда!

Бородатый оказался превосходным бойцом — он успел не только развернуться, но и закрылся шпагой от удара. Садовая лопата как тростинку смела тонкий клинок, переменив при этом направление — вместо того чтобы раскроить незнакомцу череп, она плашмя угодила ему по плечу и сбила с ног, словно бита сметает городошную фигуру. Венечка отбросил инструмент и с воинственным воплем бросился в атаку. Краем глаза он успел заметить, что опомнившийся пруссак, разведя руки в стороны, идёт на перепуганного албанца.

— Отто, держи его, прохвоста, а я этого!..

Схватки не получилось. Пальцы Остелецкого скользнули по одежде незнакомца, вцепились во что-то, напоминающее жёсткую петлю. Рывок, потом сильнейший удар в грудь — и массивное тело стремительно метнулось к двери.

— Уходит, мер-р-завец!