Следствие не закончено

— Будто не знаешь?.. Василиса Кострова, почитай, все утро насупроть вертелась — вынюхивала. Я уж на нее собаку выпустить хотел.

— Надо бы, — серьезно сказал Никифоров. — А то, избави бог, люди худое про тебя скажут.

— Мне что, — Егор безразлично отвернулся к окну.

— О Насте беспокоишься? Или о Ефиме Григорьевиче? — В голосе Никифорова прозвучала явная насмешка, что Егору не понравилось. Поэтому он заговорил сердито:

— Вы, товарищ Никифоров, про Настасью Ефимовну худого не думайте!

— Я-то не думаю, а вот…

— И всем прикажите! Если я что услышу…

— Но, но, но! Только меня ты не стращай, товарищ Головин! А то рассказывают — напугал поп собаку, а потом три дня присесть не мог, одно место побаливало. — Никифоров взглянул на сердитое лицо Егора, улыбнулся. — Отцовская в тебе, вижу, кровь — неспокойная.

Никифоров прошелся по избе, снял висевшую над кроватью шашку, вытянул наполовину из ножен клинок. Заговорил опять:

— Большие дружки мы с Василием Головиным были. Вот. Потому и обидно мне, что ты некрасиво живешь.

— Как умею.

— А если не умеешь — учись! — Никифоров захлопнул шашку, повесил ее на место. — Да и все вы, комсомольцы… Озябли вроде. Хотя зима, медведь сейчас и тот лапу сосет.

— Ты это другим объясни, Иван Анисимович. Сам знаешь, — я ведь недавно с фронта вернулся и опять в армию уйду, вот только… — Егор подвигал раненой рукой, ощупал плечо.

— Побаливает? — сочувственно спросил Никифоров.

— Дает помалу, — Егор поморщился, потом заговорил с сожалением: — Было бы мне тогда еще метров пятьдесят ползунком пройти до камней. А оттуда я бы их, паразитов, очень просто гранатой достал.

— Оплошал, значит?.. Эх ты, а еще разведчик! На войне, Егор, пулю схватить дело простое, а главное — бесполезное. Вот вы с Сергеем Чивилихиным в одной команде были?

— Да. Туда большинство охотников попало. С Урала, с Архангельска, сибиряки наши. Из Ленинграда спортсмены тоже, эти нас на лыжах ходить учили.

— На лыжах? — изумленно протянул Никифоров. — Да ведь вы, можно сказать, с детства к лыжам приучены.

— Вот поди ж ты! — Егор конфузливо улыбнулся. — На выдержку-то мы с Сергеем были здоровы, а стиль не понимали. Но когда приноровились — неизвестно, кто за кем тянулся. Особенно при последнем переходе: километров до ста за ночь пришлось сделать по незнакомой местности.

— Так, так… Интересно бы посмотреть, что это за стиль такой. — Иван Анисимович взглянул на Егора, как тому показалось, с недоверием. — Ну, а финны хорошие лыжники?

— Будь уверен! Ловкий народ и сильный… Пробовали мы одного ихнего разведчика споймать — где там!

— Неужто упустили? — На лице Никифорова выразилось искреннее разочарование.

— Не то чтобы упустили, но… Пулей пришлось достать.

— Жаль. Пулей-то не хитро.

Никифоров с сожалением покачал головой. Потом, как бы вспомнив что-то важное, взглянул на Егора.

— Да, чуть не запамятовал: бумага нам из района пришла, за подписью секретаря райкома Коржева. Предлагают решительно за волков взяться.

— По партийной линии их прижать, что ли?

— Нет, кроме шуток: волков нонешний год развелась чертова уйма, по ночам аж к огородам подбираются. Старики говорят — большую войну чуют. Вот же безобразная тварь!

— Зверь сильный, что и говорить! Я в пятницу еще одного стукнул, четвертого за эту зиму. — У Егора хищно сузились глаза. — Под левый пах сгадал ему картечью, а потом версты три за ним тянулся. Эх, и здоровенный волчище, пришлось еще заряд стравить. Они сейчас у Канавинской балки казакуют. По делу-то — обложить бы их там.

— А за чем остановка? — спросил Никифоров и, не дожидаясь ответа, заговорил: — Взял бы ты, Егор Васильевич, да и сколотил бригаду. Припасы колхоз выделит на такое дело. А чтоб интереснее было, с райсоюзом договор заключим… А?

Егора, как заядлого охотника, предложение Никифорова заинтересовало. Он встал, прошелся по избе, поводя плечами, как бы разминаясь. Потрепал по голове сразу насторожившуюся лайку. Спросил:

— А как другие?

— Что другие?

— Соглашаются?

— Чудак-человек! — Никифоров удивленно развел руками. — За этим я к тебе и пришел. Начни. Ребята тебя уважают. Ружьишко у каждого, поди, найдется. А на флажки барышень мобилизуйте… Ну, по рукам?

Однако Егор не успел ответить.

В сенях послышались торопливые шаги, затем рывком распахнулась дверь, и в избе появился Ефим Григорьевич. Он встревоженно оглядел горницу и, не здороваясь, спросил:

— Настасья моя где?

— Здравствуйте, товарищ Чивилихин, — сказал Егор.

— Наська где, я спрашиваю? — не отвечая на приветствие, крикнул Чивилихин.

— Вам лучше знать.

Ефим Григорьевич угрожающе двинулся к Егору. Он дышал тяжело и прерывисто, не то от злобы, не то после быстрой ходьбы.

— Я с тобой, охальник, знаешь что учиню за такое самовольство?

— Не пугайте, — сдержанно ответил Егор. — Я Настасье Ефимовне ничего худого не сделал. А если вы себя перед дочерью поставить не сумели, ну что же… Ваше дело отцовское.

У Ефима Григорьевича слезливо заморгали глаза, затряслась бородка. Он заговорил с плаксивой злостью: