Слепящий нож

– Я не стану извиняться за это, Кип. Я хотел, чтобы ты сперва немного подрос, познакомился с самим собой прежде чем мы взвалим на тебя бремя огромного таланта, в придачу к тем тяжестям, которые появились в твоей жизни совсем недавно – когда ты узнал, что ты сын Призмы; когда погибли все, кого ты знал; когда тебе пришлось переезжать в новый дом и входить в социальные круги, о которых ты, вероятно, до этого не имел представления…

– А с чего вы решили, что вам дано это решать? Потому что вы Призма?

– Потому что я твой отец, Кип. Мне тоже пришлось вырасти слишком быстро, и у меня не все получилось хорошо. Знаешь, что значит начать войну, когда тебе всего семнадцать лет?

– Я думал, вам было восемнадцать.

– Неважно, все равно я был молод, – отмахнулся Гэвин, но в его глазах мелькнуло какое-то неуловимое выражение, какая-то напряженность, исчезнувшая так быстро, что Кип не успел ее распознать. – С тех пор прошло много лет, но я помню, как мне хотелось поскорее стать взрослым. У меня сводило скулы от нетерпения! Я хотел, чтобы люди относились ко мне по-серьезному, прислушивались к моему мнению. Чтобы я мог говорить то, что думаю, и не видеть этого терпеливого, насмешливого выражения на лицах: «Ну-ну, опять молодой лорд придумал что-то новенькое»… Я побывал на твоем месте, Кип, и из-за того что мне не удалось справиться, погибли люди. Да ниспошлет Орхолам, чтобы цена, которую придется платить тебе, не оказалась столь же высокой, но я не хотел торопить тебя занять положение, где любая ошибка может стоить жизни тебе или другим.

– Конечно, когда вы так говорите, все это имеет смысл, – сердито буркнул Кип.

Гэвин снял с себя плащ.

– Иди сюда. Их надо потуже свернуть, – сказал он, указывая на мерцающие плащи. – О них мы поговорим позже.

Отец и сын аккуратно сложили плащи и завернули их в плащ Гэвина, который тот небрежно перекинул через свою руку. Шкатулку с картами он просто взял, задрапировав ее тем же плащом.

– Знаете, – сказал Кип, – Янус Бориг сказала, что я не стану следующим Призмой. Не то чтобы мне этого так уж хотелось… В смысле, я бы хотел, чтобы вы оставались Призмой всегда. Но…

– Но если ты не станешь Призмой, а такой штуки, как Светоносец, вообще не существует, это означает, что ты не станешь никем? – подсказал Гэвин.

– Да, сэр, – ответил Кип, пряча глаза. – Звучит… ужасно, да?

– Да, – отозвался Гэвин. – Пошли!

Кип был сбит с толку. «Нет Светоносца? Но Янус Бориг сказала, что знает, кто такой Светоносец, – и при этом глядела на меня!» Впоследствии, когда он наконец смог думать об этом, Кип уже совсем было отважился надеяться, что это значило…

…в точности то, что предвидел его отец – предвидел, что Кип будет на это надеяться! А ведь она могла иметь в виду «Я знаю, кто такой Светоносец – Светоносец это фикция!» Или «Светоносец это Люцидоний». Или она могла вообще ошибаться. Верно ведь?

Да, конечно, она сказала, что ее рисунки должны всегда отражать правду, – но как знать, правду ли она говорила? И даже если ее рисунки всегда правдивы, это еще не значит, что правдивы ее слова. Может быть, она солгала – или просто ошиблась. И даже если она была права, а Гэвин ошибался, она ведь не нарисовала Светоносца. Может быть, это было выше ее способностей. Или, может быть, такой рисунок оказался бы чересчур замысловатым, и из него ничего нельзя было бы понять. В любом случае она ведь сама сказала, что иногда ее рисунки не следует понимать буквально.

Вслед за Гэвином Кип вышел из казарм Черной гвардии. Двое гвардейцев, мужчина и женщина, немедленно пристроились к ним сзади, естественно и ненавязчиво. Интересно, как у них это получается, подумал Кип. Должно быть, в результате долгой и упорной практики – как и все в жизни Черных гвардейцев.

Может быть, именно поэтому его так привлекала перспектива стать гвардейцем: все, что у них было, они заслужили сами. Совсем не так, как в жизни Кипа. Их не волнует, чей ты сын; их интересует только, можешь ли ты выполнить задание.

Они вошли в лифт, и Гэвин сам установил противовесы. Кип как-то никогда не замечал этого прежде, но хотя гвардейцы охраняли Гэвина повсюду, они ему не прислуживали. Интересно, было ли это потому, что Гэвин когда-то давно объявил, что желает делать все сам, или гвардейцы попросту отказывались делать что-либо помимо своих охранных функций? Лифт двинулся вверх, что удивило Кипа, который думал, что Гэвин заставит его вернуться в свою комнату.

Они прибыли на верхний уровень – уровень, который занимали Гэвин и Белая.

– Так значит, твой дед доставил тебе неприятности? – спросил Гэвин.

– Э-гм, ваш отец, сэр… гм… он отрекся от меня, сэр. Ну, в смысле, отказался считать меня вашим сыном. – Кип сглотнул. («Конечно же он знает, что значит отрекся, идиот!») – Поэтому я и сказал, что мне не удалось выполнить ваше задание.

– Вот как? – отозвался Гэвин. – Что же, нам предстоит много веселья.

Однако в его голосе веселья не было. С кривой улыбкой он повернулся к одному из гвардейцев, долговязому илитийцу:

– Литос, это мой сын Кип. Кип – мой сын.