Слепящий нож

– Так точно, сэр, – отозвался тот. У него был необычно высокий голос. – Я понимаю.

А-а, он евнух! Кип слышал, что на Илите кое-кто считает, что из евнухов получаются более успешные извлекатели, чем из обычных мальчиков. Впрочем, его учителя подняли эту идею на смех. «Можно отрезать мужчине яйца, но его глаза от этого не изменятся, – сказала одна из них. – Если ты отрезаешь с одного конца, глупо ждать перемены на противоположном». С другой стороны, его голос от этого, несомненно, стал другим, так что, может быть, идея была не такой уж нелепой. Или, может быть, это действие просто затормозило изменение, когда у него ломался голос, что, очевидно, далеко не то же самое. Может быть, взросление каким-то образом вызывает у мужчин изменение не только в голосе, но и в глазах – совсем незаметное, но достаточное, чтобы сдвинуть восприятие цветов, из-за чего их цветоизвлечение становится менее надежным, чем у женщин.

И тут, опять же, встает вопрос о том, что никто не может сказать, какие именно тона способен воспринимать другой человек, так что всем приходится только гадать. Тем не менее некоторые люди, очевидно, были настолько уверены в своих догадках, что на их основании отрезали мальчикам тестикулы… Кип жил в безумном мире, среди людей, с радостью творящих такие ужасы, какие ему даже не снились.

Он поежился. Гэвин поглядел на него и, видимо, поняв, в чем дело, легонько коснулся его плеча.

Когда они проходили мимо поста охраны, Литос отделился от их группы, чтобы перекинуться несколькими словами с дежурным. Каких-нибудь пять секунд спустя он уже догонял их быстрым шагом, ведя с собой еще одного гвардейца – очевидно, для Кипа. Не гвардейца – гвардейку: это была Самита. Кип был рад снова ее видеть. Они почти не встречались с того дня, когда он впервые прибыл в Хромерию. Мальчик широко улыбнулся ей, она в ответ лишь приподняла бровь.

Они подошли к апартаментам Гэвина. Гэвин знаком пригласил Кипа зайти внутрь. Самита, как приземистая плотная тень, скользнула в комнату вслед за Кипом и заняла место сразу за дверью. Теперь она была его телохранительницей – и это значило, что она будет охранять его даже в покоях Гэвина. Охранять даже от Гэвина, если до этого дойдет дело?

«Поистине, безумный мир».

Большая, незагроможденная комната была безупречно чиста и так же прекрасна, как в последний раз, когда Кип ее видел. Однако теперь он гораздо больше знал об извлечении люксина, чем во время своего предыдущего визита, и это знание еще больше увеличило его восхищение. На стенах располагались панели из адского камня, в которые можно было метать сверхфиолетовый люксин, чтобы управлять открытием окон и включением искусственного освещения на потолке. В пол и потолок были вплетены нити под-красного, чтобы комната оставалась теплой, невзирая на холодный воздух, проникающий из дюжины больших, от пола до потолка, окон.

Не успел Кип, однако, подивиться мастерству и роскоши, с которыми тут было сделано все, включая сами окна, как он увидел Марысю – комнатную рабыню Гэвина. Ее, должно быть, предупредили о возвращении хозяина: Кипу еще ни разу не доводилось видеть ее одетой настолько хорошо. Серый цвет ее платья, видимо, отвечал требованиям экономии, а волосы были тщательно убраны от ушей, чтобы были видны вертикальные разрезы, прижженные каленым железом по рутгарскому обычаю, но несмотря на это выглядела она просто потрясающе. Впрочем, плотно прилегающее платье и стройные изгибы ее тела достигли Кипова сознания лишь фоном, как рев океанских волн, разбивающихся о берег где-то на заднем плане. В первую очередь его внимание привлекло выражение ее лица. Она набрала в грудь воздуха, успокаивая себя, отчаянно жаждая одобрения, ища знаков расположения. Ее взгляд не отрывался от Гэвина.

Кипу доводилось видеть десятки, сотни людей, смотревших на его отца с восхищением. Ему доводилось видеть во взглядах людей глубочайшее почтение. Это была любовь.

Мгновенно, словно пытаясь проследить за летящим пушечным ядром, Кип перевел взгляд на Гэвина.

Было очевидно, что Призма доволен. Он широко улыбнулся, и Кип заметил, как он одобрительно скользнул взглядом вдоль тела рабыни.

«Фу! И это мой отец! Смотрит на эту женщину так, словно…»

Кипу не хотелось об этом думать. Он отвел глаза.

– Марыся, – проговорил Гэвин.

Та поспешила к нему и опустилась на колени возле его ног.

– Господин, – промолвила она, целуя ему руку.

Кип против воли снова посмотрел на них.

– Ты плакала, – сказал Гэвин.

– Да, господин. Я должна многое вам рассказать.

Она бросила взгляд на Кипа. «Ага. В смысле наедине».

Гэвин вручил Кипу плащи и шкатулку. Прошел к какому-то стенному шкафу, принялся рыться внутри.

Неловко кашлянув, Кип отошел в дальний конец комнаты, где стоял стол и стулья. Пока он усаживался, Марыся поднялась с коленей и принялась быстро говорить что-то Гэвину, загородив рот ладонью, видимо, на случай если бы Кип умел читать по губам.

Эти люди знали, что делали, они играли наверняка. Кип ощутил знакомое сосущее чувство. Он был здесь настолько не на месте, что мог только слабо барахтаться.