Слезы черной вдовы

- Так значит, да?! Не желаю я работать под вашим началом, Степан Егорыч! Вы себя хотите под монастырь подвести - так ради Бога, сколь душе угодно! Но я-то следом за вами в омут с головою бросаться не обязан!

- Ближе к теме, Девятов. - Кошкин поморщился от его высокого, наполненного пафосом голоса, и подумал, что, возможно, стоило ему подписать рапорт. - Чего тебе от меня нужно?

- Чтобы ты о последствиях подумал, Степан Егорыч!

Девятов сорвался с места и теперь навис над его столом, буравя и прожигая взглядом:

- Совсем ты разум потерял из-за бабы этой титулованной, а она тебя обещаниями кормит и играет как с мышом - ты представляешь хоть, до чего убого это со стороны выглядит?

- Она не баба, - огрызнулся Кошкин.

Но отстраненно подумал, что, должно быть, выглядит это и правда убого.

Шутки шутками, но сейчас Девятов был серьезен как никогда. Ему и впрямь не было резона идти ко дну вместе с начальником, и Кошкин догадывался, что не сегодня так завтра он принесет новый рапорт.

И Кошкин вдруг сказал зачем-то - возможно, надеялся, что Девятов его поймет:

- Она с собою хотела покончить, Миш. Из окна сигануть.

Тот осекся. А потом уточнил:

- Из окна спальни своей, что ли? Это которая на втором этаже? Ну-ну. - Девятов наиграно рассмеялся. - Так чего ж не сиганула?

- Сестра помешала.

- Сестра! - Девятов рассмеялся уверенней. - Хотела б и правда прыгнуть, так никакая бы сестра не остановила. Сам помнишь, как в прошлом году в нашей арестантской, где и повеситься-то не на чем, один урка распустил носки шерстяные, соорудил удавку на перекладине от скамьи - и привет! Коли уж сильно приперло. А Раскатова хотела тебя лишь разжалобить, чтобы ты из сочувствия нашел ей смягчающие обстоятельства - больше ничего она не хотела. На каждом шагу он врет и притворяется - куда ни посмотри! Совести хватило даже о матушке ейной сказать, будто померла она.

Кошкин поднял голову с немым вопросом в глазах:

- Да-с, Ваше благородие! - театрально развел руками Девятов. - У меня и протоколы имеются, где она утверждает, что сиротка, все родные умерли, а дернул меня черт архивы наши поднять по Шелиховым - так там столько интересного про папеньку ее понаписано!

- Скажешь, и папенька не умер?

- Да нет, папенька-то как раз умер. В 1881. Графиня твоя тогда еще девицей была восемнадцатилетней, незамужней. Только сам подумай, какой смертью он должен был умереть, чтобы уголовный сыск этим заинтересовался.

Кошкин молчал, не зная, что и ответить, а Девятов, полностью довольный эффектом, неспешно продолжал рассказ:

- Но дела в итоге даже не завели, потому как Дмитрий Шелихов и правда всерьез был болен - кто его знает, может и сам… Но осадочек, как говорится, остался.

- Так почему вообще наше ведомство заинтересовалось его смертью, если, к тому же, он болен был?

- Да потому что и болезнь его, и - особенно - смерть очень странными показались всем! Жил себе прекрасный здоровый человек, душа компании, все его обожали, начиная от личной секретарши и заканчивая дворником. Газету редактировал - «Сириус» называется. Пописывал туда статейки да рассказы со стишками. А потом вдруг - за год-полтора до смерти - странности начались. Провалы в памяти. Сослуживцы говорят, забывал даже собственное имя. Потом еще и с товарищем подрался ни с того ни с сего - тоже в наших архивах это отмечено, хотя пострадавший сам отнекивался, мол, претензий не имеет. Видно, с головой у Шелихова что-то приключилось, не знаю… да вскоре он и сам уволился из газеты, потому как паралич его разбил. Ноги отказали и за оставшиеся полгода он так и не встал.

Девятов замолчал и, отведя взгляд, вдруг неожиданно серьезно сказал:

- Ей-Богу, врагу такого не пожелаешь, Степан Егорыч. Уж лучше без ноги остаться или без двух - чем без разума.

- Так что с его смертью не так?

- Да все не так! Он бы еще лет десять пролежал не вставая, потому что, не считая ног и головы, был в общем-то вполне здоров. Врач его лечащий такие показания дал. Докторишка принципиальный попался, на вскрытии настоял - там и выяснилось, что Шелихов умер от отравления. Порошок от головной боли проглотил - весь запас из аптечки. Его мигрени мучили, доктор сам тот порошок ему и прописал.

- Сам отравился? - спросил Кошкин, уже предугадывая ответ.

Девятов пожал плечами:

- Следствие в итоге постановило, что сам. Вошли в положение, пожалели его жену и дочек. Что ж мы - нелюди, что ли? Но болтали разное… особенно гувернантка их постаралась, подняла шум. Несладко тогда Шелиховым пришлось, что и говорить. А спустя пару недель после похорон матушка твоей графини ни с того ни с сего оставила дочек на попечение дальней родственнице, да и ушла в монастырь. Редко, скажу тебе, светские дамы просто так в господни невесты подаются - обычно, чтобы грехи замолить.

Девятов поднял указательный палец, заостряя важность сего момента.

- Так что, Степан Егорыч, хоть и язык не поворачивается сравнивать Раскатову с ейной матушкой… похоже, травить да стрелять мужей у них семейная традиция.

- В какой монастырь она ушла?