Слезы черной вдовы

Шувалов был практически одного роста с Кошкиным, статный, подтянутый. Сыщик знал, что каждое утро на протяжении уже срок пяти лет Платон Алексеевич начинал с занятий по фехтованию на заднем дворе своего дома - в любую погоду, даже в мороз. И алкоголь уже лет десять он позволял себе исключительно по торжественным случаям - не более двух-трех глотков.

Граф молчал, и Кошкин, набравшись храбрости, скосился на его лицо - и тотчас наткнулся на взгляд синих глаз графа. Прямой, изучающий и бесстрастный. И столь остро почувствовал недовольство Шувалова, направленное на него, что отвел глаза, будто ошпаренный, и судорожно сглотнул.

- Что же это за дела такие, позвольте спросить? - сказал наконец граф.

- Я посадил Раскатову, вдову убитого, под домашний арест… Уверяю вас, к тому времени на то имелись веские причины.

- Мне известно про домашний арест, - не позволил объяснить Шувалов, - прочел в вашем рапорте. И также прочел, что эта женщина дала признательные показания. Так в чем дело? Почему вы до сих пор не оформили их должным образом?

- Это было ее условие: она пообещала, что подпишет признание добровольно, если ей позволят побывать на похоронах мужа.

- Условие? Пообещала?…

Шувалов медленно закипал. Это было столь очевидно и, вместе с тем, столь непохоже на него, всегда сдержанного и отстраненного, что Кошкин начал лихорадочно соображать, какую еще важную деталь он мог упустить? Отчего Шувалов так интересуется этим делом? Что ему до Раскатова? Да, убийство довольно громкое и непременно получит огласку, но это епархия Департамента полиции! Совершенно точно, что не политического сыска и не Шувалова! И все же…

А граф, наконец, взорвался, выкрикнув ему в лицо:

- В своем ли вы уме, Кошкин?! Я трачу время на круглого идиота, раз вас нужно учить, как добывать показания у тех, кто смеет ставить условия!

- Но она ведь женщина…

- Она не женщина, она убийца! Нет у убийц ни пола, ни возраста!

От растерянности взгляд Кошкина снова упал на графа. Чего он от него хочет? Чтобы он запугал ее? Применил силу? Добыл эти чертовы показания, не выбирая способов?

Разумеется, Кошкин, будучи одной из шестеренок механизма под названием «царская охранка», отлично разбирался в ее методах и знал, что головой здесь работают мало - в основном грубой физической силой. Так проще, быстрее и надежнее. Ибо никаких ресурсов не хватит вести тонкую психологическую игру с Ванькой-Гвоздем, который этим самым гвоздем колет людей в подворотнях - просто так, куража ради. Или с сыном лавочника Ефимова, который на допросе смеется в лицо рыдающей изнасилованной им девице четырнадцати лет и утверждает, что та потаскуха и все врет.

Нет, цель оправдывает средства!… Кошкин часто повторял себе эти слова, как молитву, в моменты сомнений и всегда приходил к выводу, что прав. Цель его действительно оправдывала многое. Целью, в конечном итоге, было спокойствие матери и сестры на улицах Петербурга.

Но сейчас… ему казалась кощунственной одна лишь мысль, что нужно сломать эту женщину, не сломленную пока что, но уже к тому близкую. Нет, не сделает он этого и другим не позволит. Она - не убийца! Если Шувалов не понимает, то лишь потому, что он, Кошкин, недостаточно четко изложил все факты в своем рапорте.

Работать ему следует тщательней!

Однако глядя в синие глаза Шувалова, Кошкин видел, что бесполезно сейчас выкладывать ему свои соображения, не подкрепленные ничем. Нужно выторговать время… Чтобы к следующему своему докладу собрать как можно больше доказательств, оправдывающих Раскатову.

- Она все же титулованная особа, - ответил он, наконец, вполне ровным голосом и с успехом выдержал взгляд Шувалова. - С нею нельзя так, как с прочим нашим контингентом. К тому же прямых доказательств ее вины нет - ее обещание это все, что я имею. И я подумал, что если ей так хочется поехать на эти похороны, то пускай. Два дня для нас ничего не решат, зато я заслужу ее доверие - уже заслужил, - Кошкин позволил себе улыбнуться уголком губ. - Сразу от вас я еду в Ермолино, поместье Раскатовых, и я разговорю ее, будьте уверены. Завтра с утра у вас на столе будут лежать ее показания.

Шувалов чуть прищурился, как будто с недоверием, а потом зло выплюнул:

- Лучше бы завтра с утра она сидела за решеткой!

Однако было заметно, что напряжение отпустило Шувалова. Он расслабился - поверил ему и даже милостиво махнул рукой, возвращаясь к шахматной доске:

- Вольно, Кошкин.

Тот лишь теперь перевел дыхание и, пока граф отвернулся, глядя на свои шахматы, нервно оттянул пальцем ворот кителя, будто кто-то невидимый душил его. А после похвалил себя, что хотя бы через десять лет службы научился чему-то из этих конъюнктурных игрищ, которые, признаться, ненавидел. Он уж думал, что никогда ему не совладать с этой наукой, и совершенно точно не предполагал, что сумеет когда-либо обмануть Шувалова.

- Только прошу, не затягивайте, Кошкин, - произнес граф, раздумывая над фигурами.

- Сейчас же выезжаю в Ермолино, Ваше превосходительство!