Слезы черной вдовы

Светлана не ответила, да и разговор у них больше не складывался. Кошкин не стал мучить ее расспросами и, разложив свои бумаги, принялся писать отчет для Шувалова - как-никак, но утром, бумага должна лежать на столе у графа.

Правда, в этом отчете было несколько не то, на что, вероятно, рассчитывает Шувалов, но уж придется ему смириться с этой версией событий. Раскатова - лишь свидетель и даже в какой-то степени жертва, ведь не зря именно в ее комнату истинный убийца подбросил револьвер!

А следствие продолжается.

Вероятно, стоило еще спросить у Светланы, в какой именно монастырь ушла ее мать - Светлана это знает, он не сомневался. Но когда она сегодня упомянула завещание своего мужа, Кошкин вспомнил кое-что. Он теперь знал, где найти эту женщину и непременно с нею поговорит.

Глава XXVII

Ранним утром следующего дня Кошкин сошел с поезда в Гатчине. Зеленый, солнечный, чистый, вполне по-европейски обустроенный городок этот ничем не уступал столице - здесь даже улицы по вечерам освещались электрическими фонарями. Центром города, разумеется, был Императорский дворец - величественный и роскошный. Судя по оживлению среди городовых и слухам перекрытии улиц, во дворце и сегодня гостил кто-то из императорской фамилии. Впрочем, Кошкин задерживаться здесь не собирался. Взяв на вокзале извозчика, он с час трясся на кочках и ухабах по дорогам, не имеющих уже ничего общего с европейской роскошью Гатчины, и к полудню прибыл, наконец, в деревеньку с финским названием Вохоно [35]. И сразу, с дороги еще, увидел возвышающуюся над шапками деревьев колокольню Мариинского девичьего монастыря.

Из мельком прочитанного прошлой ночью завещания Светланы Кошкин выхватил название этого монастыря, детскому приюту при котором Светлана оставляла часть своего имущества. Едва ли она без причины выбрала именно его среди прочих - Кошкин готов был поклясться, что сюда-то и удалилась от мирской суеты Елизавета Шелихова.

Однако его ждало разочарование.

- Инокиня Евдокия - уж простите, я так буду называть нашу сестру, потому как отказалась она от мирского имени - покинула нас уже полтора года как.

Настоятельница монастыря, игумения, смотрела на Кошкина прямым внимательным взглядом. Без вызова, а, скорее, с усталостью. Была она довольно еще молода, лет тридцати, не больше, но чувствовалось, что повидала эта женщина многое и ничему уже не удивлялась.

Они говорили в ее кабинете, тесном, но светлом и чистом, на втором этаже главного здания.

Сказав свою фразу, игумения больше ничего добавлять не стала, а сцепила в замок руки и выжидающе смотрела на Кошкина, чуть наклонив голову вбок, пока он сам, потеряв терпение, не уточнил:

- Так куда она, позвольте спросить, ушла? Вернулась к мирской жизни?

Настоятельница не повела и бровью, лишь склонила голову на другой бок и терпеливо, будто говорила с тяжело больным, пояснила:

- Сестра наша отошла в мир иной. Господь к себе призвал. В тот год погода резко испортилась, пришлось скорее летний урожай из времянок на огороде в сухой погреб убирать - не то бы зимою сестры голодали. А инокиня Евдокия уже тогда неважно себя чувствовала, но трудилась под дождем более всех, как и обычно, - и закончила совсем тихо: - за неделю всего сгорела.

Игумения не сокрушалась по ней и не вздыхала - лишь по длинным паузам меж словами можно было понять, что мать Светланы была здесь человеком примечательным, о котором скорбели до сих пор. А после настоятельница добавила, не скрывая укора:

- Вам следовало, прежде чем нарушать покой нашей обители, встретиться с дочерьми инокини Евдокии: старшая приезжала и ухаживала за нашей сестрою, когда та слегла, и знает все обстоятельства.

- Да, следовало… - машинально согласился Кошкин.

Он и не знал уж, как принимать новые факты. С одной стороны, выходит, что Светлана не лгала, давая показания - ее мать действительно умерла. С другой - почему она умолчала о монастыре? Не посчитала значительным? Или же до последнего собиралась скрывать причину, по которой ее мать отошла от мира?

Он попросил:

- А могу я поговорить с кем-то, кто был ближе всех к инокине Евдокии? Возможно, с ее подругой…

- Мы все здесь сестры, а не подруги, - свысока прервала его настоятельница.

Брови ее теперь хмурились. Кошкин понимал, что он неприятен ей одним лишь фактом своего здесь пребывания и, более того, она имела все основания выставить его вон, потому как никаких документов, требующих ее ответов, Кошкин с собою не привез. Но отчего-то все же она его терпела.

- Позвольте спросить, какова причина, по которой полиция интересуется нашей сестрой? - спросила она.

- Это беседа может спасти дочь вашей сестры, графиню Раскатову, - ответил Кошкин, подбирая слова. Он боялся ошибиться: что если игумения настроена к Светлане так же, как и ее бывшая гувернантка? - Ведь вы знакомы с нею, не так ли? Так как, по-вашему, она заслуживает помощи?

Та сцепила пальцы крепче и в этот раз вздохнула: