- Имя она назвать отказалась. Знаете, хмыкнула так и представилась Анной Ивановой - ну понятно же, что неправду говорит! Но потом-то мне ясно стало, зачем она врет… Матушка-настоятельница наша дозволила ей в келью к инокине Евдокии пройти - ну, и я за нею. Потом чаю она попросила - я принесла, разумеется, хотела сама по чашкам разлить, а она отбирает у меня чайничек: «Не утруждайтесь, - говорит, - я сама». Я чайничек-то отдала, а смотрю - она в чашку Евдокии подсыпает что-то. Да ловко так! И тотчас заметила, что я-то все вижу! И что вы думаете? Не успела я рта раскрыть, как она меня вытолкала вон за дверь! Я перепугалась, разумеется, помчалась к матушке нашей - та тоже переполошилась, поспешили мы назад… Да только посетительница эта сама уж из кельи мчалась - да так, будто ужалили ее. Ни с кем не попрощалась даже. Мы уж думали все - не увидим Евдокию больше живою… но нет. Та невредимая стоит, в окошко смотрит задумчиво.
- А что с чаем? - недоверчиво уточнил Кошкин. - Выпила она его или нет?
- Так я первым делом Евдокию-то и спросила! А она сказала, что за разговорами с той посетительницей она о чае и забыла. Мол, сперва она ее все расспрашивала, не давая пить, а потом, когда Евдокия все же собралась пригубить - взяла и толкнула ее. Чашка-то и разбилась. Специально толкнула! Я так думаю, не с благим делом приходила она к нам… Недоброе замыслила.
Инокиня суетливо перекрестилась.
- А потом передумала и сама разбила чашку? - Кошкин не советовался с нею, а, скорее, размышлял вслух.
Но матушка ответила вполне серьезно:
- Я так думаю, Евдокия сказала ей что-то, отчего посетительница эта передумала грех на душу брать. Слово-то, порой, знаете, каким сильным может быть.
Кошкин ответил ей лишь скептическим взглядом и спросил:
- Ну а сама Евдокия объяснила как-то ее поведение? Кто это был? Знала она ту даму?
- Нет, разговора мне Евдокия не пересказала, не хотела она об этом говорить… - покачала головой инокиня. - Но посетительницу она знала. Сказала, мол, из прошлой мирской жизни. И еще… Евдокия-то обычно в делах да в работе, время на молитву только по вечерам и остается, перед сном. А тут два дня к ряду она в часовне на отшибе монастыря простояла. И свечки все ставила: за упокой - мужу своему, да за здравие - дочке старшей. Я слышала! [36]
Кошкин сорвался с места и нервно прошелся по кабинету. Вот оно! Зацепка, да еще какая! Дама из прошлой мирской жизни… он спорить был готов, что говорили они о Дмитрии Шелихове. О его смерти, точнее. «Учительница» явно приехала с намерением Елизавету отравить - но отчего же передумала?! Неужто взяла и простила вдруг? Едва ли…
И снова Кошкин подумал, что Светлане кто-то мстит. Жестоко, беспощадно. За что? Ответ вертелся на языке, но признавать его как факт Кошкин не желал…
И, главное, кто мстит? С чего эта дама считает, что она вправе?!
- Опишите эту посетительницу как можно подробнее, - уже без сил попросил он. - Возраст, цвет волос, глаз, рост… хоть что-нибудь!
Инокиня призадумалась - видно было, что она изо всех сил пытается вспомнить, но в итоге лишь покачала головой отрицательно:
- Возраст - примерно как матушка-настоятельница наша. Старенькая уже, лет тридцать. Лица вот совсем не припомню… Лицо как лицо. А волосы под платком были, у нас женщинам нельзя с непокрытой головой.
Кошкин глядел на нее почти с мольбою, надеясь, что вот-вот она вспомнит что-то более определенное. Наконец, матушка беспомощно пожала плечами и улыбнулась, как будто извиняясь. Увы, но она действительно едва ли вспомнила бы что-то - два года прошло как-никак.
- Спасибо вам, матушка Магдалина… вы помогли очень сильно. Если припомните все же что-то о той «учительнице», умоляю вас, непременно дайте знать. Сообщите вашей настоятельнице - у нее есть мой адрес. Простите, что отнял время.
Инокиня покорно кивнула. Кошкин уже направился к двери, чтобы уйти - но она его вдруг остановила:
- Вот уж не знаю, нужно ли вам это, но Евдокия мне потом, позже, сказала, как эту даму на самом деле зовут.
У Кошкина екнуло сердце.
- И как же? - боясь спугнуть в удачу, спросил он.
- Чужое такое имя. Не наше, не православное. Нелли.
Солнце клонилось к закату, когда Кошкин вернулся в Петербург. Всю дорогу он провел в раздумьях об этой таинственной посетительнице - Нелли. Звучит и впрямь по-иностранному… а иностранка в этом деле фигурировала лишь одна. И она действительно имела основания мстить. И даже имя ее… Кошкин помнил откуда-то, что одним из сокращений имени Хелена было Элли или Нелли. Это по документам она Хелена, но кто знает, как называют ее близкие?
Сегодня уже поздно, а завтра непременно нужно добиться аудиенции у руководства и получить санкции на официальный допрос этой гувернантки! На том Кошкин и остановился.