Слезы небес

– Его сын рассмеялся. В тот момент, когда я собрался наброситься на него, мальчишка рассмеялся. И я тотчас вспомнил тебя. И тогда я понял, что должен уйти от людей подальше. От всех. Я не доверял себе в мире, в котором жил. Как я ни старался, я знал: злой демон, сидящий во мне, никуда не делся. Чувствовал, как он клокочет под поверхностью. И я не мог убить себя, чтобы окончательно с ним покончить, потому что у меня было такое смешное чувство, что это ничего не даст. Он просто перепрыгнет с меня на кого-то еще. Я видел, как это бывало. Зло не умирает вместе с вами. Оно тотчас находит себе новую жертву. По крайней мере, я так думал. Если я уеду, увезу его с собой, он не сможет никому причинить зла. И я закрыл свой луна-парк, запер ворота и перебрался в горы. Так начался новый период моей жизни – Монастырский.

– Ты стал монахом?

– Нет, конечно, – усмехнулся я.

– Слава богу. – Элли облегченно вздохнула.

– Это тебя встревожило? – улыбнулся я.

Она покачала головой.

– Всего на минуту.

– Мне разрешили поселиться в домике на склоне горы. Я ухаживал за садом. Обрезал виноградную лозу. Никто меня ни о чем не расспрашивал. Я же ничего не рассказывал. В какой-то момент я открыл для себя на радио Сюзи Тру, а меня нашел Роско. Один из монахов был врачом. Он помог мне разобраться с сахаром в моей крови. Проверил меня на специальном мониторе и научил делать самому себе уколы в живот. Почувствовав себя гораздо здоровее, чем раньше, я построил себе в двадцати милях от монастыря, рядом с горой Маунт-Митчелл, домик. И там спокойно проводил мои дни, стараясь не думать о жизни, которую я оставил.

Примерно раз в полгода я приезжал во Флориду проверить, как твои дела. Большую часть времени ты была одна. Ресторан обветшал, требовал ремонта. Я слышал, что Джейк убедил тебя взять закладную. Затем – убедил тебя отдать ему деньги, чтобы он, в свою очередь, отдал их какому-то инвестору, который обещал хорошие дивиденды, зато умолчал про высокий риск и все потерял. Хотя, зная то, что я знаю сейчас, я имею все основания сомневаться, действительно ли те деньги пропали. Тогда я подумал, что меня это не касается. Ведь как ни плохи были твои дела, со мной они были бы еще хуже.

Поэтому я вернулся в хижину и в одиночестве встретил свое шестидесятилетие. Мне казалось, что лучшая часть моей жизни уже позади. Затем мне стукнул шестьдесят один год. Затем шестьдесят два. Жизнь проходила мимо, и я думал, что умру где-нибудь в сугробе в окружении дурных воспоминаний. Затем примерно неделю назад я услышал вдалеке детский крик. И как только я его услышал, я представил себе, как ты кричишь из своей спальни, и представил себе мысленную картину: твоя мать лежит на полу и… В следующее мгновение я уже бежал по снегу.

Так как у меня дома не было еды, мы остановились и купили припасов себе и консервов для Роско. Дня на два. 221-е шоссе проходило поверх хребта Голубых гор. День клонился к вечеру, и их вершины были омыты красивым фиолетово-голубоватым светом. Облака спустились в долины, набились в расщелины, словно ватные шарики. Здесь же, наверху, ночной воздух был свеж и прозрачен. Я съехал с асфальта на гравий, а с него на грунтовую дорогу. Так мы проехали несколько миль. Затем дорога пошла вверх. Я переключил передачу и медленно пополз к своей хижине. Элли с любопытством смотрела на дорогу. Когда мы выехали на вершину горы и остановились перед избушкой, я подвел итог своей истории.

– Ну, вот мы и приехали.

Поскольку вечерний воздух был зябким, а на Элли была лишь футболка, я выдал ей флисовую куртку, стеганый жилет, шерстяной шарф и шапку. Потом развел камин в доме. Языки племени омывали стены теплым светом, который я так любил все последние годы. Элли выгнала меня из кухни и приготовила для нас суп и тосты с сыром. Роско растянулся на медвежьей шкуре. Мы ели, сидя перед камином, и по мере того как внутри избушки становилось теплее, постепенно сбрасывали с себя лишнюю одежду.

Я уже давно не ощущал такого домашнего тепла и уюта.

Глава 24

Пока Элли спала, я хорошенько укутал ее одеялом, но она ни разу не шелохнулась. Ее сон был глубоким и мирным. В девять часов я включил передачу Сюзи и слушал ее под треск дров в камине и завывание ветра в лапах елей на улице.

В ранние годы, когда я звонил Сюзи, мне отвечал ее продюсер и ставил меня в очередь, как и всех прочих желающих поговорить с ней. По мере того как очередь постепенно продвигалась, нас – а мы все как один были ветеранами – спрашивали, о чем бы нам хотелось поговорить. Мол, что лежало у нас на сердце. Я никогда не знал, что на это ответить. Первую пару лет я обычно ждал своей очереди около часа. Иногда два или три. Однажды на третий год, истязая вопросами звонивших, Сюзи вдруг спросила:

– А что у тебя на сердце, солдат?

– Сомневаюсь, что у моего сердца есть ответ на этот вопрос, – честно признался я.

Судя по голосу, это ее удивило.

– Ты не знаешь, что чувствует твое собственное сердце?

– Просто ты исходишь из того, что оно что-то чувствует, – быстро ответил я.

После этого меня всегда пропускали без очереди.