Когда мы только начали встречаться, я стеснялась говорить; я была так истощена от анорексии, что моя болтливая сторона покинула меня. Моя сестра Ева говорила за меня, если можешь в это поверить. Но он был проницателен и понял, что происходит со мной. Он был в анонимных наркоманах. Он не принимал семь лет, с тех пор как ему было восемнадцать, когда он достиг дна, когда продал отцовского ирландского сеттера на обочине автострады, чтобы получить деньги на крэк. Он предложил попробовать АП, Анонимных Передающих. О, и он вернул ирландского сеттера своему отцу. После этого мы с Бреттом стали намного ближе, и я начала восстанавливать речь. Он проявил ко мне такую доброту, доброту, которой мне не хватало. Я начала видеть проблески девушки, которой я действительно была, и женщины, которой я собиралась стать. Однажды я рассказала ему о Уильяме, и он был полон решимости помочь мне выбраться оттуда. После обсуждения моих ограниченных вариантов с Бреттом мы договорились, что я поживу с его другом. Но мне были нужны деньги. Дерьмо.
Мы с Евой вернулись в модный дом на Беверли-Хиллз и огляделись вокруг, ища то, что мы могли продать, но все было слишком тяжелое для нас, чтобы утащить в ломбард. А потом я увидела его. Рояль «Стейнвей!!» В это время появилась газета, где бесплатно размещалась реклама под названием Ресайклер. Я позвонила и поместила объявление на следующий день. Уильям был на одном из сборищ, и я надеялась, что он не вернется. Я выставила «Стейнвей» за 1500 долларов. Я не знала, что такие пианино уходили за 20000 долларов, я думала, что 1500 долларов – это куча денег, благослови мое сердце.
На следующий день дом был переполнен покупателями пианино. Я поняла, что я могла бы получить намного больше денег за него, ну ладно. Его забрали в тот же день. Я поставила кресло с откидной спинкой вместо отсутствующего пианино и уснула. Когда я проснулась, Уильям сидел в кресле. Мы с Евой были в ужасе, сидя на диване, уставившись на него с застывшими улыбками. Он просто сидел, накачанный наркотиками, и, похоже, не заметил пропавшего рояля «Стейнвей». Он начал говорить о том, как он хотел, чтобы мы начали наши отношения заново. Я так нервничала, что просто подыграла ему. Я сказала ему, что будет лучше, если кто-то может забрать его и дать мне время подумать. Не было смысла забирать его, так как у него был новый «Форд Эксплорер», но, к счастью, его одурманенный ум подхватил идеею. Дружок-наркоман забрал его.
Я сказала Еве: «Вот он, наш шанс». Мы побросали все, что у нас было, в основном только одежду, в багажник «Эксплорера» и вылетели, как летучие мыши из ада. Я гнала, как одержимая и мы проехали двадцатичетырех часовой путь всего за восемнадцать. Как только я добралась до Сиэтла, я высадила Еву и отправилась в дилерский центр «Форд». Я подделала подпись Уильяма в документах на машину и обменяла ее на спортивную, по виду как космический корабль, и больше не оглядывалась на прошлое. Уильяма больше не существовало для меня. Я почувствовала некоторую вину, но мои отсутствующие ногти на ногах напомнили мне, что мне не следует сильно переживать.
Я занервничала, увидев отца, который вел себя с прохладцей, он же неловко обнял меня при встрече. Я слезно попрощалась с Евой, забрала вещи из дома отца, бросила их в мою новую космическую капсулу-машину и унеслась. Пришло время перейти к моей новой жизни, и в ней был Бретт…
Я поехала обратно в Лос-Анджелес, попивая диетический «Пепси» вместо еды, чтобы держаться. Ненавязчиво тренироваться было очень тяжело, я чувствовала себя очень виноватой и очень толстой.
Я звонила Бретту несколько раз на обратном пути, но я не смогла дозвониться до него. Я продолжала оставлять сообщения. Когда я добралась до Голливудской Хайленд Авеню, прямо у Голливуд-боул, я позвонила ему из автомата. Я начала паниковать, потому что негде было остановиться. Я повесила трубку и снова позвонила. Какой-то мужчина ответил на звонок, и это был не Бретт. Голос представился полицейским и сказал: «Бретта убили».
У меня кровь застыла в жилах, и после этого я ничего не помню. Позже выяснилось, что Бретта ударили ножом двадцать три раза и почти обезглавили. Мой мир, моя надежда почернели. Я упала на землю и впала в ступор. Я ничего не помню до похорон. Все было так черно, что я не могла перестать плакать. Его украли. Я не могла перестать думать о том, как много ужаса он испытал в свои последние мгновения на земле. Сколько ярости и ужаса впитала его добрая душа. Я содрогаюсь, даже сейчас думая об этом. У него всегда будет частичка моего сердца. Дело по-прежнему не раскрыто, но я годами пытаюсь исправить это.
К моему раздражению у меня пролетела больная мысль, что масштаб его смерти вылечит мое расстройство и снова сделает храброй девушкой. Мне было скучно думать о своем теле.
На похоронах играла