Смена

Что было потом, я не помню. Кажется, в качестве компенсации за моральный ущерб мне разрешили три дня не ходить в школу. Я лежала лицом к стене, а из соседней комнаты доносились обсуждения моей дальнейшей пошатнувшейся судьбы. Мама мяла слова: «все-таки спорт», «она сильный тренер», «иногда надо терпеть». Бабушка отвечала маме, что она идиотка. А папа только говорил: «Мда».

Так я не стала олимпийской чемпионкой по художественной гимнастике, превратившись в обычного ребенка, которому официально разрешили компьютер, сон, углеводы, гулять во дворе и неограниченно пить какао. Одну чашку, вторую, третью. От тех лет со мной осталась привычка втягивать живот, хранить запас счастливых трусов и перекладывать важные решения на цвет сигнала светофора. Увы, школа определенно не потеряла власть надо мной: каждый раз, когда я оказываюсь в родном городе, она снова и снова влечет меня к себе. Я подхожу поближе и заглядываю через мутное стекло зала, разделяющее мир на две части. Тот, в котором есть сонный паралич будней, страх воскресенья и разлинованная ежедневником жизнь.

И другой, где в воздухе повисают многослойные орнаменты лент, перекатываются по девичьим плечам заговоренные на нарушение законов гравитации глянцевые мячи и пары булав, синхронно выписывая узоры, улетают ввысь.

[конец флешбэка]

* * *

Короче говоря, я не особо рвалась в буровскую компанию. Все ее участники – осанистые, раскованные, скульптурные – были мне укором, напоминанием о моем малодушном манкировании спортивной карьерой. Люся, таки втиснувшаяся в их узкий привилегированный кружок, кажется, была этому рада. Знакомила она меня с ними подозрительно дозированно – видимо, жадничала. В вопросе дележа общественного внимания Люся всегда отличалась особой щепетильностью и не изменяла ей ни здесь, ни в Москве.

В модную тусовку нашего факультета в свое время она меня тоже приглашала как-то опасливо. Звала редко и в основном на всякое скучное – настолки, кинопросмотры. До вечеринок в «Симаче» не доходило: Люся писала про них в такое время, когда я уже лежала в кровати, в пижаме и пяти слоях крема. Допустим, несмотря ни на что, я легко бы подорвалась и поехала бы даже трезвой, не успев, как учит студенческая нищета, хорошенько накидаться перед клубом, но на метро уже все равно было нельзя, о такси я в те времена и не помышляла, вот и не ехала. Люся же с чувством выполненного долга присылала мне в телеграме веселые кружочки, на которых очень плохо подпевала Меладзе и орала: «Ви, здесь так весело!!!» Ей, видимо, было важно знать, что я в этом удостоверилась.

мы можем быть только на расстоянии и в невесомости хочешь лететь я неволить не стану хочешь лететь лети

Ненавижу, ненавижу эти тупые кружочки.

Однажды, правда, я таки собралась за рекордные пятнадцать минут и даже успела добежать до метро, но, когда вошла в вагон, Люся, уже изрядно отведав спиртных напитков, перестала мне отвечать, и адрес места X я так и не узнала. В полпервого ночи я обнаружила себя на платформе, без понятия, куда мне идти: возвращаться в общежитие, работавшее в это время только на выход, было бессмысленно. В ту ночь меня спас флаер «Кофехауза», несколько месяцев гулявший по недрам подкладки пальто вперемешку с другой бумажной трухой. Там-то я и сидела до шести утра, плакала, периодически спала на руках, пуская на стол тугую нить слюны, просыпалась, снова плакала, отпивая по микроскопическому глотку поганого кофе.

Другие девчонки из нашей комнаты, кто попроворнее, не сдавались и лезли в тусовочку отчаянно, минуя связующее (лишнее) звено в виде Люси. И я могла их понять. Тусовочка

эта состояла из неплохих, занятных ребят. Они носили шоперы, фотографировали друг друга на пленку, курили самокрутки, сортировали мусор, читали Вальтера Беньямина. Они говорили: «горизонтальные связи», «генезис», «бинарная оппозиция» и «дискурс». Они вели телеграм-канал про смыслы на 347 человек, открывали свои медиа и выпускали зины, у каждого из них был собственный собирательного образа подкаст с названием в духе «Все будет только хуже» – про травму, кэнсел-калча и, ясное дело, депрессию. Они ходили в театр «Практика», о чем обязательно оповещали в соцсетях, сопроводив отметку емким высказыванием: «На разрыв аорты», «Сильно», «Рыдаю». Все вышеперечисленное вызывало в нас нешуточное волнение, их авторитет был абсолютно непререкаем, мы рвались в их чатики, как не рвались в душ до момента опустошения бойлера с горячей водой. Девчонки нас, конечно, интересовали мало. А вот парни… День, когда один из тусовочки снисходил до непритязательного чмока, подвисавшего где-то в воздухе между ухом и щекой, становился таким важным и счастливым, что по уровню значимости приравнивался, пожалуй, к вручению Нобелевской премии мира. Мы без конца соревновались друг с другом в полученных приглашениях, лайках, скинутых мемах. Кажется, только и делали, что ждали, когда они позовут нас.