Смерть в прямом эфире

Вэл почти вспоминает. Ощущение похоже на сквозняк из-под двери, намекающий на то, что скрыто за ней. Но о Китти Айзек не сказал ни слова, и это тоже не ускользает от внимания. Какой бы цвет выбрала сестра?

– Блестящий, – шепчет Вэл, хотя это и не имеет смысла.

– Ага, блестящий, – улыбка собеседника угасает. – Но вообще-то Дженни бы разозлилась, если бы узнала, что мы обсуждаем передачу, хотя нужно сначала дождаться интервью.

– Вот только я не могу повлиять на твои воспоминания, не имея собственных. – Вэл отворачивается и смотрит в свое окно. – Интересно, как организаторы сотворили цветной дождь? Слишком дорогостоящий трюк для детского шоу.

Она очень хочет знать, как они это провернули, потому что теперь никак не может избавиться от вкуса зеленого цвета на языке. Причем ни капли не похожего на незрелое яблоко, мятный или лаймовый. Скорее уж на весну, торжество жизни, которое вырывается на свободу после зимы.

– Даже не представляю, – отвечает Айзек. – Я помню настоящий дождь. Мы притворялись так хорошо, что всё воспринимается реальным.

– Ага. Мы все были гениальными актерами и горели желанием поделиться своим вкладом в профессию с целым миром, а потом…

– А потом волшебство исчезло, – заканчивает мысль он. – И ничто никогда больше не было зеленым на вкус.

Вэл наблюдает за проносящимся мимо пейзажем. Может, это тоже съемочная площадка с движущимися декорациями одних и тех же бесконечно повторяющихся холмов? Как и вся предыдущая жизнь была постановочной передачей с круговоротом сезонов без реальных перемен.

– А что, если ты был прав?

– Вряд ли, – Айзек пытается говорить шутливо, но у него не особенно получается. – В том смысле, что я чаще всего оказываюсь не прав. Но интересно, о чем именно идет речь.

– Насчет причины, по которой я забыла всё связанное с передачей. Потому что обязана была так поступить, иначе знала бы, что никогда не смогу стать настолько же счастливой, как раньше.

Айзек барабанит длинными изящными пальцами с аккуратно подрезанными ногтями по рулю. Вэл нравится форма рук спутника и вообще нравится в нем всё: угловатое тело, то, как он делает паузы прежде, чем что-то сказать, тщательно подбирая слова. То, что его лицо – меньше, чем сумма отдельных черт.

– Но если бы дела и правда обстояли настолько идеально, то Китти бы не… И ты должна знать, Вэл. Должна знать, что… – Айзек смотрит на нее, явно проглатывает последнюю фразу и снова отворачивается, глядя прямо перед собой. – В общем, ты должна знать всё, что только пожелаешь узнать. Думаю, хорошо, что ты встретишься с матерью.

– Надеюсь. – Вэл снова принимается наблюдать за бесконечной дорогой, отчаянно высматривая любой намек на изменения.

* * *

Когда свет в подвале включается, то взгляду предстает Хави со вскинутыми кулаками, словно он приготовился к драке. Ему хватает всего доли секунды, чтобы вновь вернуть себе привычные уверенность и спокойствие. Затем он небрежно подходит к стулу и садится перед экраном.

– Здравствуй, Хави, – произносит голос, который звучит ниже, чем тот, что разговаривал с Маркусом.

– Если интервью изначально планировалось в дистанционном формате, то почему нельзя было провести его в более комфортных условиях? – превращаясь в адвоката, уточняет он, перекрещивая ноги в лодыжках. Его поза излучает беззаботность и уверенность. – Или из дома?

– Это место крайне важно.

– Однако ты не сочла нужным явиться сюда лично, потому что и сама понимаешь, насколько такая поездка нелогична. Кстати, мы не встречались раньше? Ты выглядишь знакомо. – Хави кажется озадаченным, в его голосе не слышно ни намека на привычное заигрывание.

– Разве? Позволь мне представить тебя. «Вам, юным зрителям, сидящим на ковре перед…»

– Погоди, что это? Уже подкаст? Ты записываешь разговор?

– Да. Пожалуйста, не перебивай. Нужно сосредоточиться.

Хави делает жест продолжать.

«Вам, юным зрителям, сидящим на ковре перед телевизором, Хави казался восхитительным – и опасным. Во всяком случае, настолько опасным, насколько позволяла детская передача. Он единственный бросал вызов повествователям, ставил под сомнение их действия, вносил элемент хаоса.

Если друзья строили крепость, Хави старался возвести ее такой высокой, что она касалась неба. Если они рисовали, он наносил картинки на себя в виде татуировок, чешуи или нехороших слов, а также пытался убедить остальных присоединиться. Когда они возвращали призванные игрушки обратно в пустоту тьмы, он прятал одну-две под рубашкой, чтобы сохранить на потом.

Конечно, затеи никогда не удавались. Господин…»

– Тс-с-с! – перебивает Хави, выставляя перед собой ладонь. – Мы не произносим его имени вслух. Таково правило.

– Ну, я его не собираюсь соблюдать. Оно выдуманное.

– Все правила кто-то выдумал, – он старается улыбаться расслабленно, но в голосе прорезается раздражение.

– Не здесь. Здесь они важнее всего остального. Ты сам это знаешь. Кроме того, я просила не прерывать меня, – в тоне ведущей отчетливо звучит неодобрение. Затем она с прежней сценической жизнерадостностью продолжает: