Смерть в прямом эфире

– Никогда не была подростком и никогда не проходила через фазу бунтарства? Звучит либо как крайне любопытная история, либо как невероятно скучная, – смеется Хави, проводя пятерней по волосам. – Тебе повезло. Я же попробовал и то, и то, но не слишком удачно. Родственники сделали всё, чтобы преподать мне урок. Можешь поверить на слово: они обошлись со мной вовсе не так мягко, как наш приятель в плаще, – он вскидывает голову, будто чьи-то невидимые пальцы приподняли за подбородок, после чего дергается и опускает ее.

– Теперь у тебя есть дети. Они усваивают те же самые уроки?

– В каком смысле? – взгляд Хави тяжелеет.

– Я имела в виду: кто их учит? И обладают ли наставники снисходительностью твоего друга в плаще или преподают уроки тем же способом, какой использовали твои родные? Ты хочешь заново пережить пору подросткового бунтарства. А как насчет счастливого детства? И не желаешь ли подобного для своих близнецов? Желаешь, чтобы у них тоже был свой круг друзей, где они чувствовали бы себя в безопасности?

– Но мы не чувствовали себя в безопасности. По крайней мере, под конец.

Слышится взрыв статических помех, фоновое гудение усиливается до оглушительного. Хави вздрагивает и закрывает уши руками, сразу выглядя младше. На его обычно уверенном лице отражается тень испуга.

– Мы пока не добрались до завершения передачи, – комментирует ведущая, продолжая как ни в чем не бывало. – Нужно еще обсудить середину. Вечную середину, без начала, которое никто не помнит, и без конца, который нескоро наступит. Разве она не казалась магической? А шестеро ребят – идеально подобранными, как для круга, для помощи Господину Волшебнику, так и друг для друга, для всех маленьких зрителей? Вы вместе учились, росли и усваивали уроки. Разве ты не желал бы того же для своих детей?

Поза Хави меняется, становясь защитной. Больше не притворяясь расслабленным и не стараясь играть на аудиторию, он судорожно осматривается по сторонам, явно ощущая себя загнанным в угол под наблюдением камеры.

– Я стараюсь быть хорошим отцом. Мои дети в порядке, мне кажется.

– Тебе кажется? Или ты надеешься? Или же просто не замечаешь, что это не так?

– Я…

– Люди считают жизнь детей простой и легкой, но всё ровно наоборот. Любое окружающее событие влияет на них, тогда как они не обладают властью повлиять на окружающие события в ответ. Но на передаче вы обладали властью и могли изменить – в буквальном смысле – что угодно силой своего воображения. Могли получить всё, что пожелаете. Нужно было всего лишь вызвать Господина Волшебника и следовать правилам.

Хави вздрагивает, услышав имя, и вновь становится собой. Он прищуривается и наклоняется вперед, понижая голос:

– Ты кажешься крайне заинтересованной в передаче, которая закончилась тридцать лет назад.

– А ты нет? Разве она не влияла на каждое твое решение, принятое после?

– Зачем ты на самом деле взялась за этот подкаст? – продолжает гнуть свое Хави, не отвечая.

– Мы записываем его, потому что круг распался, разрушив и волшебство. Разрушив ваше детство. Разрушив вас. Вы покинули программу слишком рано, и это было нечестно. По отношению ко всем. Мы потеряли зрителей, которым следовало смотреть передачу еще много лет, и потому хотим снова собрать друзей. Ради вас самих и ради всех остальных.

– Не притворяйся, что на съемках творилась одна только магия, – Хави кривит губы, словно попробовал что-то противное. – Иначе Китти не погибла бы. Ты раскопала что-нибудь насчет ее смерти на площадке? И если да, то должна сообщить мне, если надеешься стать следующим Ронаном Фэрроу[4].

– Я не знаю, кто это. Ты помнишь какие-либо формы насилия над вами во время передачи?

Хави стискивает челюсти. Разжимает. Снова стискивает. Затем опять вскидывает и намеренно опускает подбородок.

– Нет. Я помню, что попадал в неприятности, согласно своей роли. Но они никогда… точно не тогда. Тогда не было никакого насилия.

– «Тогда». Интересно, что ты употребил это слово. Значит, насилие случалось позднее?

– Ты спрашиваешь, могло ли известное, уважаемое и невероятно богатое семейство плохо обращаться с одним из своих членов? И показывали ли когда-нибудь ребенку с кожей на несколько оттенков темнее принятого, на что именно готовы пойти, чтобы сломать его и удержать от дальнейших поступков, способных бросить тень на репутацию всего клана? – улыбка Хави сверкает ослепительной безупречностью. – Только не так, чтобы остались хоть какие-то доказательства.

– Значит, на передаче… – ведущая мурлычет под нос несколько нот, поощряя собеседника ответить.

Он всматривается в фон за ней. Чернота, абсолютная пустота вокруг контуров фигуры интервьюера как-то странно отражается в глазах Хави, будто вытягивает что-то из него, и он ничего не может с собой поделать, желая заполнить голодную бездну.