Смотритель

До 28 июля, дня, когда она познакомилась с Джейкобом, оставалось еще семь недель, но, лежа в темноте, Наоми уже строила планы, как украсить бархатцами могилу мужа. Разумеется, отец и Лайла попытались бы ее остановить, если бы знали, но она устроит доставку цветов и без их ведома. Нужно только взять немного денег и конверт. Наоми вспомнила о Блэкберне. Уже несколько месяцев она ждала его приезда, но он все не появлялся. Даже после смерти Джейкоба он вряд ли поехал бы во Флориду работать в апельсиновых садах вместе с родными. Неужели это Хэмптоны запретили ему приезжать? Или Блэкберн, как и они, винил ее в гибели Джейкоба? Наоми не знала, но была уверена, что он все равно отнесет цветы на могилу друга.

Теперь у нее есть Энни-Мэй. «За все хорошее приходится платить», – проворчала старушка Дауд, повитуха, в тот день, когда Наоми корчилась от боли на кровати, а рядом сидела Лайла, утирая лоб сестре влажной тряпкой. Лайла положила топор под матрас, чтобы отсечь боль, но, как и влажная тряпка и тихий голос старшей сестры, это не помогало облегчить мучения. Боль была настолько сильной, что Наоми видела ее, закрыв глаза. Языки оранжевого пламени. А она все тужилась, обливаясь потом. Между схватками Наоми старалась думать о хорошем, но это причиняло лишь новую боль – воспоминание о мистере Хэмптоне, выходящем из-за деревьев с портфелем в одной руке и телеграммой, где говорилось о смерти Джейкоба, в другой. Лайла сжала ее руку крепче, и старушка Дауд сказала: «Еще немного, и ребенок выйдет на свет Божий, как цветочек по весне». И вот Энни-Мэй появилась на свет, мокрая, крикливая и даже более прекрасная, чем самый прекрасный из цветков.

Наоми протянула руку и погладила лежавшую рядом малышку. Кожа у Энни-Мэй была гладкая и мягкая, словно лепесток. Лайла говорила, что новорожденная должна спать в колыбельке, но Наоми еще не была к этому готова. Ей хотелось иметь возможность протянуть руку в темноту и коснуться дочери, ощутить, как она дышит, и понять, что частичка Джейкоба жива. Наоми думала, что написать об этом завтра. За последние месяцы она исписала три блокнота воспоминаниями для Энни-Мэй. Хотя теперь Наоми и умела писать письменными буквами, она тщательно выводила каждое слово печатными. Гласные и согласные, выстроенные в ряд по одной, казались ей более надежными. Она написала о том вечере, когда встретила Джейкоба возле кинотеатра, о том, как они полюбили друг друга и решили пожениться, о первом совместном Рождестве.

Но сейчас, лежа в темноте, она хотела рассказать Энни-Мэй об обычном дне. Или о том, что казалось таковым, поскольку она понимала: их жизнь вовсе не была обычной. Наверное, это и есть самое печальное свойство жизни: нельзя до конца осознать, насколько тебе хорошо, пока живешь в этом моменте. Сколько таких моментов пролетело и исчезло навсегда. Но не все. Наоми зажгла лампу и поднесла ее к личику спящей Энни-Мэй. Девочка росла очень быстро. Каждый день молодая мать замечала изменения: отрастали волосы, глаза становились темнее. «Не дай этому моменту исчезнуть, – сказала себе Наоми. – Запомни его».

Она пошла в соседнюю комнату и открыла блокнот на пустой странице.

В будние дни до того, как я стала носить тебя внутри, мы просыпались па утрам в шесть часов и завтракали. Потом твой папа возил меня в больницу работать в прачечной, а сам ехал строить дома в Баннер-Элк. Потом мы…

Наоми положила ручку и снова вспомнила тот день и мистера Хэмптона. Едва он появился во дворе, она сразу поняла, что вести будут плохие, однако во время разговора с ее отцом мистер Хэмптон казался серьезным, но не злым или враждебным. Потом они с ее отцом подписали документы, и она решила, что мистер Хэмптон испытывает угрызения совести по поводу произошедшего в Блоуинг-Рок. Возможно, как всегда думал Джейкоб, его родители решили снова изменить завещание, чтобы вернуть сыну и его жене право на наследство. Хотя Хэмптоны ужасно поступили с ней, тогда, глядя на отца и свекра, она думала о красивом комбинезончике, туфельках и прочих вещах для Энни-Мэй и атласном вечернем платье для себя. Она думала, какими красивыми они с малышкой встретят Джейкоба из Кореи. Но потом мистер Хэмптон уехал, а отец подошел к крыльцу, и лицо у него было одновременно злым и печальным. Поднявшись на крыльцо, он взял ее за руку и сказал: «Дочка, у меня печальная новость».