Смотрители маяка

Одна моя приемная мать очень любила читать. Наверное, только одна из них всех. Она взяла за правило читать нам вслух, и я думаю, все дело в звучании тех слов, которые так отличались от тех, что я обычно слышал. Слова, из которых складывалась моя жизнь, были короткими и резкими: «эй», «сука», «дрянь», и они падали на голову, как кирпичи.

Каждый раз, когда я слышал слово, которое мне нравилось, которое отзывалось во мне, я запоминал его. Мне казалось, чем больше я читаю, тем свободнее я становлюсь в душе, а если твоя душа свободна, неважно, что происходит вокруг. В тюрьме я достал словарь и выискивал там любопытные странные словечки. Названия птиц, их множество. Моевки и большие бакланы. Кроншнепы. Щеврицы. Звучит, как будто ветер продувает их насквозь. Я записывал слова и выяснил, что, если составлять их вместе и играть с ними, они складываются во что-то новое.

Но у меня все равно ступор, когда я после окончания вахты сижу в кровати с блокнотом и ручкой, пишу Мишель и не знаю, как рассказать, с чего начать. И — извинение. О — обман.

Пришло время рассказать ей правду.

Я вижу, как она дома в лондонской квартире почесывает ногу о ногу и открывает конверт.

VI. 1992

24. Хелен

Они назначили встречу в большом соборе, где можно было рассчитывать на анонимность. Скамьи для посетителей, галереи, красные бархатные стулья, на которых сидят мальчики из хора, — здесь столетиями шептались люди, и их голоса как будто впитались в камень. А теперь их голоса, ее и Мишель, тоже незаметно сольются с ними.

— Роджер и девочки в кафе за углом, — сказала Мишель. — Я ненадолго. Извини. Не хотела приходить вместе с ними. Это они захотели. То есть он.

— И где ты, по его мнению?

— Выбираю подарок на день рождения. Ему. Потом мне надо будет забежать в «Дебенхэм», купить галстук или что-то вроде.

Хелен подумала, вот как оно бывает между людьми, которых объединила беда: они переходят прямо к делу без преамбул о погоде и любезностей. Они с Мишель не были близки, вернее, до исчезновения были едва знакомы. Они встретились на устроенных «Трайдент-Хаусом» похоронах — прощальной службе, как это назвали, предназначенной больше для прессы, чем для них. За прошедшие годы время от времени они встречались, когда оказывались проездом в одном месте. Они писали друг другу письма, когда их одолевали печаль и потребность в понимании; иногда на письма приходил ответ, иногда нет, но они находили утешение уже в том, что писали.

— Спасибо, что приехала, — сказала Мишель. — Спасибо, что позвонила.

— Все в порядке.

— Я не была уверена, что ты ответишь.

— Почему?

— Не знаю, — сказала Мишель. — Дженни никогда не отвечает.

— Мне тоже.

Мишель открыла сумочку и достала упаковку «Поло». Все конфеты в фольге потрескались. Хелен представила, как она роняет их у киоска, где дочери выбирают фруктовую жвачку и колу. Сколько ее девочкам? Восемь и четыре, где-то так. Она не знала, каково это — иметь ребенка и наблюдать, как он растет, здоровый и крепкий; маленькие ручки становятся все больше, волосы отрастают, и внезапно он оказывается ростом с тебя.

Мишель предложила ей угоститься.

— Спасибо, — сказала Хелен.

— Пожалуйста, перестань разговаривать с Дэном Шарпом.

Хелен растерялась:

— Ты пришла, чтобы сказать мне это?

Перед ними на скамью уселась пожилая пара. Мужчина склонил голову. Мишель придвинулась так близко, что Хелен почувствовала запах ее шампуня.

— Типа того, — сказала Мишель. — Ты хоть знаешь, кто он?

— Нет. Он пишет о лодках и бомбах.

— Под псевдонимом.

Хелен раскусила «Поло».

— Я не удивлена.

Женщина на передней скамье обернулась и неодобрительно посмотрела на них. Хелен подумала, что ее стрижка-боб напоминает мотоциклетный шлем.

Мишель прошептала:

— Зачем писателю вообще писать о нас?

— Не знаю. Зачем люди вообще пишут?

— Должна быть причина.

— Он сказал, что любит море.

— Тогда ему надо поехать в отпуск.

Хелен почувствовала неловкость от того, что ей приходится защищать едва знакомого человека; зачем вообще она это делает.

— Он ищет правду. Ему не все равно.

Мишель убрала конфеты и застегнула сумку на «молнию».

— Тс-с. — Женщина метнула на них укоризненный взгляд.

Мишель показала жестом, чтобы они пересели на соседнюю скамью. Когда они снова устроились, она взглянула на алтарь. Хелен заметила, что она проколола уши.

— Ты веришь в Него? — спросила Мишель.

Ступни Христа были перекрещены и обагрены запекшейся алой кровью. Жуткое зрелище, подумала Хелен. Кто бы ни создал эту статую, он вонзил терновые шипы с излишней жестокостью.

— Я пыталась, — ответила она.

— Я тоже. — Мишель покрутила обручальное кольцо на пальце. — Мне завидно, когда люди приходят сюда со своей верой. Они знают, что в конце концов все будет хорошо.

— Знать — не то же самое, что верить.

— Разве?

— Думаю, что нет.

— Я знаю, что Винни не причинил им никакого вреда, — сказала Мишель.

— Я знаю, что Артур тоже.

— Но мы не знаем, не так ли?

— Если это важно, я никогда не думала, что Винс преступник.

Мишель взяла ее за руку и тут же отпустила.

— Да, — сказала она. — Ты единственная.