Сначала исчезли пчёлы…

— Да, ничего не надо! — соглашается Иваныч. — Только, вот какое дело, — чуть смутился староста, — тебя-то я знаю — поручиться могу. Жену твою помню, — кивнул он Елене, та учтиво кивнула в ответ, — а вот с этими, — обвёл он нас взглядом, — не всё так просто.

— Это почему? — недоверчиво приподнял бровь Спиридон. — Помню — всех здесь принимали, никому в крове не отказывали…

— До поры! — перебивает его староста. — До поры, Спиридон… Сейчас новые правила. Придётся твоим друзьям пройтись в карантин, пока не разберёмся, что они за «фрукты»…

Он резко кивает в нашу сторону, и постовые снова чуть приподнимают оружие, демонстрируя готовность в любой момент снова взять наши лбы в перекрестие прицела, однако, не выражая при этом излишней агрессии. Надо сказать, что столь умелая деликатность в вопросе балансирования между почтительностью и запугиванием, вызывает некое уважение.

— Ваня! — восклицает Спиридон непониманием и с досадой в голосе.

— Будет! — резко пресекает возражения Иваныч. — Я всё тебе объясню. Так! — кидает бойцам. — Сопроводите товарищей в карантин, машину на стоянку! Господа, — коротышка снова обводит нашу компанию подозрительным взглядом, — все лишние вещи — оружие и тому подобное — оставьте в машине! Никто ничего не возьмёт. Слово даю! Молодые люди, — кивнул он на автоматчиков, — вас проводят. Прошу не делать глупостей — это формальность.

На этом он закончил, прихватил за руку Спиридона и призывно кивнул Елене. Те, с оглядкой на нас, последовали за ним, тем временем как постовой, тот самый, что вёл с нами диалог до приезда станичного старосты, повёл автоматом в сторону дороги, уходящей вглубь поселения.

— Ну что, прибыли?! — ядовито шикнул мне на ухо Серёга.

— Да, заткнись ты! — услышал его язвительное замечание отец. — Топай… Может и обойдётся всё.

«Дай то Бог, дай то Бог» — вздыхаю про себя и, следуя за камуфляжной спиной вооружённого провожатого, начинаю смерять небыстрым шагом грунтовую пыльную дорогу. Надо же, пыльная… Будто и не было дождя, совсем недавно, так запросто, смывшего с этой земли четверых почти родных мне людей…

* * *

Всё-таки это привилегия — просто ждать пока твою судьбу решат другие. Наверное, все живущие в цивилизованном обществе — счастливые люди. И мы совсем недавно были счастливыми, просто не знали об этом. В ожидании, мозг почти что в спящем режиме, поддерживает лишь необходимые функции — просто вялый кусок серой мякоти. А что? Сейчас ему можно. Да и мне тоже. Теперь можно быть просто куском плоти, ни о чём не думающем, ничего не делающим, не желающим что-либо изменить. Ведь выхода всё равно нет — только ждать. Но, какая благость в этом ожидании! Я только сейчас это понимаю, когда уже нет сил дёргать самого себя за нити воспалённых нервов. Нет сил для поиска альтернативы. Нет желания начать думать самому за себя. Благость…

У меня было тридцать лет такой благости, и я ею не наслаждался. Не наслаждался свободным сплавом по течению своей реки жизни, которую поворачивают вспять или разбивают о дамбу вершители судеб. Как благостно просто плыть… Да — твою реку изворачивают и извращают, загоняя в чужеродное русло. Но ведь ты не прилагаешь никаких усилий, над твоим потоком колдуют другие, а ты просто поддаёшься течению и всё — приходит благость… Зачем я от этого отказался? Зачем захотел «всё сам»? Наверное, эгоизм. А может, просто глупый каприз? Не знаю. Знаю лишь, что сейчас, когда от окружающего мира ограждают крепкие стены, запертая на тяжёлый засов дверь и решётчатые окна, я могу ни о чём не думать и поддаться течению. И сейчас, это прекрасно…

— Чего лыбишься? — замечает мою придурковатую улыбку Сергей.

Не отвечаю. Просто лежу, подложив ладони под голову, и гляжу в серый потолок, изучая сырые подтёки.

— Лыбишся чего? — грубо, но несильно толкает он меня в бок.

— Хорошо, потому что…

— Чего хорошего?

— Устал, потому что. Отдыхаю. Хорошо…

— Он у вас дебил? — в непонимании разводя руками, переключается беспокойный Серёга на моего отца.

Тот тоже лежит, как и я, только на наре у противоположной стены, и смотрит в потолок.

— Может и дебил, может нет… — устало размышляет Сан Саныч. — Я, вот, тоже замотался… Заигрался в странника. Тоже покоя хочу. Передышки, хотя бы…

— А здесь, прям, передышка? И местечко подходящее! — картинно дёрнул Серёга один из прутов решётки на небольшом окошке без стёкол. — Прям, «Гранд-отель»!

— А тебе, чтобы отдохнуть «Гранд-отель» пренепременно нужен? — усмехается отец. — Здесь таких не водится.

— Мне нужно, чтобы мне объяснили, какого хрена нас, как зверей, в клетку упрятали! — гневно смеряет камеру Серёга, своими нарочито гулкими шагами. — Это, что ещё за хрень? Это, что за беспредел такой?

— Тебе же сказали — всех проверяют, — лениво вступаю в полемику. — Порядки у них такие…

— Порядки! — кривляется Серёга. — А вы, что думаете, профессор? — обращается он к усевшемуся в углу и обхватившему колени Виктору Ефимычу. — Ну, ведь, варвары же!