Сначала исчезли пчёлы…

Вроде бы, обо всём и, в тоже время, ни от чём. Не могу же я сказать, что думаю о природе счастья? Ведь, вслух об этом говорить не стоит. Можно спугнуть…

— А я о небе! — заявляет она. — Как думаешь, какое оно на вкус — небо?

— На вкус? — удивляюсь её ребячеству. — Ну, наверно, такое же, как и весь остальной воздух.

— Какой ты скучный! — слегка щипает она своими коготками. — Ты, наверное, и не мечтаешь вовсе… Так ведь? — подбивает к нахлынувшему на неё детско-романтическо-мечтательному настрою.

— Ну, почему же, — пытаюсь реабилитироваться, провожу кончиками пальцев по волосам, таким мягким, таким любимым. — Мечтаю. Только о земном.

— О земном? Не скучно?

— Нет. В самый раз.

— А о чём?

— А вот — не скажу! — упираюсь кончиком пальца в кончик её носа, словно давлю на маленькую мягкую кнопочку, и палец сразу же оказывается сдавлен остренькими резцовыми зубками. — Ай! — жалуюсь на боль и в качестве компенсации получаю «лечебный поцелуй» пострадавшей плоти.

— А о чём ты мечтал в детстве? — скребёт она ноготком майку, будто пытается докопаться до того, что сокрыто там, под покровом ткани.

— А вот в детстве, как раз, мечтал о небесах, других мирах, волшебстве… Я был фантазёром! Мне нравилось представлять себя волшебником, например. Глупо, да?

— Почему? — картинно возмущается Кристина, слегка приподняв головку.

— Я вот и сейчас о волшебстве мечтаю…

— И что бы ты сделала, будь ты волшебницей?

— А вот теперь — я не скажу! — заявила она и показала мне кончик розового язычка.

— Почему? — начал допытываться теперь уже я.

— По кочану! Не сбудется.

— А-а! Вон оно, что! Ну, тогда — да, — с видом самой серьёзности, соглашаюсь с аргументом.

— Опять издеваешься?! — чуть взвизгивает и нависает надо мной, роняя тёмные пряди мне на лицо.

— Никак нет, товарищ генерал! — рапортую, опять же, с видом самой серьёзности. — Разрешит… — но договорить не успеваю. Конец фразы утопает в нежном и таком беззаботном поцелуе.

Может это и есть то самое волшебство, о котором я мечтал в детстве? И, может, возможно, хотя бы робко надеяться, что это та самая магия, о которой она мечтает сейчас? Хотя… вряд ли. Всё не бывает слишком хорошо. Или бывает, но недолго. А может все неприятности, уготованные на мой век, уже случились и впереди то, о чём, всё-таки, можно мечтать, не боясь сглазить? Слишком много вопросов. Слишком много…

— Слушай, — наконец отпрянув от моих губ, неожиданно серьёзно заговорила Кристина, — пошли к тебе?

— Тебе здесь плохо? — удивился я, ведь это место — наше любимое.

Небольшой береговой выступ, подмытый снизу, немного нависающий над речкой. От посторонних глаз со стороны станицы укрывают деревья, а по другую сторону реки никто не ходит. К тому же, место это располагается недалеко, как от Кристининого дома, так и от моего — почти посередине. Потому, здесь мы бывали часто и подолгу.

— Хорошо, — театрально развела она руками, подставив ладони небу, — только дождь начинается!

Я прислушался. И вправду! Слышится негромкий редкий шорох — по листве начинают барабанить первые капли. Кристина набрасывает лёгкую кофточку, я натягиваю свои бессменные ботинки и мы, сначала спешно идём, но, по мере того, как дождик усиливается, набираем темп и, в конце концов, переходим на бег. Залетаем ко мне домой уже тогда, когда накрапывание уже переросло в полноценный ливень, который во всю вбивал в землю летнюю пыль, наметенную с окрестных иссушенных полей, дававших некогда богатый урожай, а ныне заброшенных и сначала поросших сорной травой, а потом утративших и её. Лишь небольшие участки обрабатываемые жителями Старого поселения напоминали о том, как могло и должно было бы быть.

— Промокли? — увидев нас в прихожей, формальничает отец.

— Здравствуйте, Сан Саныч, — звонким голоском отзывается Кристина, стаскивающая промокшие тряпочные туфельки, носочком в пяточку. — Как видите! Вот зарядил как!

— Да, — покосился он в окно. — Ну, хоть пыль прибьёт…

Он на секунду задумался, ещё раз посмотрел в окно, отставил пышущую паром чашку на тумбочку, молодецки хлопнул себя по коленям и поднялся с кресла.

— Ладно, — возвестил он, скорее в пространство, чем нам, — дождь не дождь, а идти надо!

— Куда это? — скептически кошусь на него, стягивая промокшую насквозь футболку.

— Куда-куда… На Кудыкину гору! — шуточно гаркнул он на меня, жестом попросил посторониться, быстро впрыгнул в свои сапоги, припасённые как раз на случай непогоды, распахнул входную дверь. — К Жанне я обещал зайти, на чай! — пояснил он и вышел в дождь.

— На чай? В такую дождяру? — как-то потерянно бурчу себе под нос.

— Дурачок, — шепчет в самое ухо Кристина, обнимая сзади.

— Кто, батя?

— Ты дурачок! — говорит она уже чуть громче и игриво кусает за мочку.

— Чего это?

— Того. Он, просто нас оставить вдвоём решил…

— Зря он, — подмечаю несколько виновато. — Всё-таки дождь такой…

— Ну, это он так решил. А нам нельзя его расстраивать! — чуть повернула она меня в сторону моей спальни. — Папа плохого не посоветует! — чуть кряхтя проговорила она и подтолкнула меня вперёд.