– Нет. Он дал мне пятнадцать тысяч и сказал, чтобы я снял комнату. А я стал жить здесь, у своей женщины, где и зарегистрирован последние полгода.
– Он знал об этом?
– О регистрации?
– Да.
– Само собой. Он за порядком всегда и во всем следил. Раньше он сам моей регистрацией занимался, а потом я предложил свой вариант.
– А то, что вы вместо того, чтобы снять комнату, стали жить у своей женщины, знал?
– Ему уже было все равно. Он не хотел, чтобы я оставался в доме. После смерти Марты он был не в себе, хотел, чтобы я совсем ушел. Но я не ушел. Я приходил и продолжал убирать за ним дерьмо.
– Зачем?
– Я был ему должен, потому и приехал сюда и остался у них работать. Один он совсем помешался – говорил с деревьями и, простите, по ночам ссал в угол. Я не мог его оставить одного, хотя он и был редкое дерьмо. А дочь ихняя сбежала сразу после похорон и больше не появлялась.
– Кто у вас остался в С-ре?
– Никого.
– А в Армении?
– Я не живу в Армении с пятнадцати лет.
– Вы тоже, как и Марта, сирота?
– Нет. Я просто не живу в Армении.
– Давно вы знакомы с гражданкой Белоруссии Анной Молочко?
– Она больше года моя любовница. Что смотрите так? Это я сейчас расхворался. – Ваник, устав стоять в полусогнутом положении, наконец присел на табуретку, стоявшую поодаль у стены. – Она заботится обо мне. А до этого я за копейки убирал чужое дерьмо.
– Вы дружили с покойным?
– Дружили? – скривился его рот. – Нет. Он ни с кем не дружил. А я выполнял работу. За деньги. Грязную и тяжелую. Вот и расхворался.
– Убирали за ними дерьмо, – понимающе кивнула Самоварова.
– Так вы заплатите мне за последний месяц? – Ваник, держась одной рукой за поясницу, а другой – за стену, привстал, всем своим видом показывая, что диалог окончен.
Вытащив из сумки и отдав «адъютанту» уже в дверях двадцать тысяч, Самоварова, оказавшись к нему совсем близко, пристально глядя на него в упор, спросила:
– Вы знакомы с Владимиром Ивановичем Ивановым?
Ваник, схватившийся за ручку двери, потянул ее на себя.
– С Ивановым? – переспросил он и воровато выглянул на площадку. – У нас Ивановых полстраны. Не помню. Не приходите больше! – распахнул он перед ней дверь. – Вы же видите, я плохо себя чувствую.
– Оставьте мне на всякий случай свой личный номер.
– Давайте лучше вы свой. Мне каждый день по сто раз звонят мошенники, мне тяжело вставать и отвечать по пустякам, рот разжимать лишний раз тяжело. Если вспомню что, сообщу. Но мне нечего вспоминать.
– Сережа, – пользуясь тем, что вечно занятый Никитин сразу ответил на звонок, заверещала Самоварова, – по делам Полякова в С-ре мог проходить некий Иванов Владимир Иванович. А также он мог работать с ним в УГРО или в миграционке. Выясни, пожалуйста. А еще неплохо бы подробную справку по этому Ванику, что жил у Поляковых. Он мутный какой-то и явно что-то знает. Пока он в статусе подозреваемого и сидит под подпиской о невыезде.
– Ты где сегодня будешь ближе к вечеру?
– На даче с вождем краснокожих. Где мне еще быть?
– Что, твоя так и не появилась?
– Нет. Даже не пишет.
– Понятно. Могу заехать в районе семи, если доктор, конечно, не против, – судя по голосу, Никитин был чем-то расстроен.
– Доктор в городе. Заезжай.
В ожидании такси Самоварова, не любившая стоять без дела, начала прохаживаться вдоль автобусной остановки.
Вдыхая в себя июнь, щекотавший ноздри реявшим над головами прохожих тополиным пухом, обдававший приятным теплым ветерком, она вновь размышляла о том, как в считаные дни меняется привычный уклад.
Со всех сторон сплошные «непонятки», как выразился бы ее зять Олег.
Анька подозрительно долго дулась, обычно ее вредности хватало на пару дней, а после она под тем или иным предлогом выходила на связь.
Регина тоже не объявлялась, и было неизвестно, когда она собирается забрать ребенка. Ваник очевидно лгал – не только его манера общения, но и ее интуиция говорили о том, что знал он о покойном многое, если не все…
Никитин, привыкший решать дела по телефону и давно не искавший с ней личных встреч, вдруг, попирая приличия, зачастил на дачу чужого для него человека.
Поднявшийся порыв ветра чуть задрал ее юбку, обнажив маленький и глубокий, чуть ниже коленки, шрам.
Ей было всего двенадцать, когда, лазая с подружками по чердакам окрестных пятиэтажек, она напоролась на гвоздь, торчавший из шаткой лестницы.
В тот день она впервые увидела много крови, потоки которой не получалось остановить ни листьями подорожника, откуда-то появившимися у одной из испуганных подруг, ни носовыми платками.
А дома было много криков – мать, стремясь воспитать дочку сильной, привычно не пожалела, а провела «работу над ошибками», не забыв подчеркнуть, что на чердаках могут прятаться не только холерные крысы и бешеные голуби, но и нездоровые мужчины.
Юная Варя, засыпая с забинтованной ногой, все думала о том, кто же они такие, эти нездоровые мужчины, как выглядят, а главное – в чем именно заключается их нездоровье и, как следствие, опасность для школьниц.