Собрание повестей и рассказов в одном томе

– В прошлом году могли видеть. Я на неделю приезжал, уже после Толи. Думал, помогу Наде с сеном. Две коровы кормить чем-то надо было…

– Одной коровой она попустилась.

– Одной попустилась. На неделю приехал, и четыре дня проахали над дождем. Тогда и решили: две коровы не продержать.

– А-а! – озаренно вскинулся Сеня. – Вот где я вас видел! Вы уезжали на «Метеоре», а я на нем приехал. Я с трапа, вы на трап. У вас еще с нерусскими буквами сумка была. Черная такая, большая. Была?

– Была. Они теперь все с нерусскими буквами.

– Ян говорю, что вы. Вспомнил.

Сеня радостно возбудился, полез за куревом. Закурил опять и Бронислав Иванович.

– Раз ты из деревни, – пошел Сеня на «ты», решив заодно выяснить и следующее недоумение, – раз ты из чистого простонародья, откуда у тебя имя такое? Бронислав. Не наше вроде имя-то, завезенное? Извини, конечно, что интересуюсь.

Бронислав Иванович со вкусом рассмеялся.

– Какое же оно завезенное? Самое наше имя, славянское. Отец где-то подслушал, он у меня к учености тянулся. Бронислав – значит держатель, защитник славы. Как Святослав – святая слава. Владислав – владеющий славой. Бронькой звали в деревне. Простонародней некуда. Есть еще вопросы?

– Нет, все понятно.

– Осталось выяснить, где работаю, чем занимаюсь, – по-свойски подтолкнул Сеню в плечо своим плечом Бронислав Иванович. – Узнаю родную деревню. Она, пока не разберется, кто, чей, откуда, разговаривать не будет.

– Ну, уж не так, чтоб так, – хмыкнул Сеня, удовлетворенный, что разгадан он был совершенно правильно.

Бронислав Иванович доложил:

– Закончил я после армии институт, и взяли меня в одно закрытое место. Под землей работали. Сейчас все наши секреты вытряхнули на весь мир, работы не стало. Три года назад пришлось мне уходить на пенсию. Переехал в Иркутск, поближе к родным местам. Преподаю там в техническом университете.

Заглянула в калитку Галя, всплеснула руками:

– Ой, Сеня, а я уж домой сбегала: где ты?

– Мы еще посидим немного под настроение, – сказал Бронислав Иванович.

– Ой, да сидите, сидите. Сеня хоть с умным человеком поговорит. Потом к нам приходите сидеть, я чай соберу.

Нанесло откуда-то дымом, по-летнему горьким; гул застолья за спинами затихал, слышно было, как уходила, громко говоря, Любка Молодцова. Споднизу, от нагретого дерева, на котором сидели, обвевало теплом, сладким угаром прели дышал рядом скотный двор.

Бронислав Иванович рассказывал:

– После войны в Замараевке… слышали, наверно, это в восьми километрах выше по Ангаре… устроили в Замараевке леспромхоз. Толин отец сумел как-то сразу туда перебраться, место спасительное, денежное, а мою мать колхоз не отпускал. Он никого не отпускал, но всяким убегом все-таки уходили. Ушла и мать, а нас с собой взять было некуда, своего угла не было. Квартировала она в Толиной семье, у сестры. Я оставался тут, у бабушки. Но как оставался: то там поживу, то здесь. Но зимами здесь, надо было учиться, зато летом полная свобода. Мне, мальчишке, даже нравилось такое положение: мать обидит – бегу к бабушке, бабушка прикрикнет – к матери. Бегал все больше пешком… чего там – два часа с поглазев кой. Ну и, конечно, пароход. Раз за неделю оборачивался меж Иркутском и Братском «Карл Маркс» и раз – «Фридрих Энгельс». Флот у нас по Ангаре был перворазрядный по вождям, не как-нибудь. Старухи «карлу-марлу» еще в состоянии прожевать, а уж из соратника его такой трамплин получался, что лучше не вспоминать.

Сеня отметил про себя, что Бронислав Иванович, человек ученый, деревенский язык не забыл. Но при этом замечалось и то, что старые, деревенские слова с обихода у Бронислава Ивановича сошли и что они слетаются теперь на рассказ, как птицы на кормежку, заслышав знакомый зов на звук брошенного зерна. Бронислав Иванович и не помнит слова, но только подготовится место, на котором слову быть, оно тотчас само является из тьмы, чтобы в родных местах не дать этому месту заняться словом чужим.