Собрание сочинений. Том 1. Революция

Поле больно оврагами, как сифилисом.

Ползут пески намывные и ветряные.

Нужно организоваться. Распыленное крестьянство не может сделать это само. Смычка города с деревней — единственное спасение культуры.

Здесь был неурожай и будет. Дождь выпадает, но не попадает в то время, когда он нужен.

Абсолютное количество осадков почти достаточно. Но вода попадает не вовремя и уходит в иссушенную оврагами почву.

Земля издырявлена.

Нужно пробыть хоть несколько часов в безводной степи и видеть людей, которые не мылись уже неделю, надрываясь над своим полем, чтобы понять, что́ сделано.

Спасаются исчезающие реки. Река «Тихая Сосна» выкопана вновь. Ее выкопали, убыстрили, и сейчас она унесет воду с 2500 десятин. Всего осушают 6000 десятин. Условия работы тяжелые. Малярия защищает свои наследственные места. Работали в воде по грудь. Сейчас прислали новые насосы и откачали воду.

Население относится к работам с напряженным интересом и на «Тихой Сосне» внесло в работу 24 000 человеко-дней, дней работы в холодной воде.

Спасенная от болота земля, конечно, переходит к населению.

Кругом очень бедно. Культуры как будто нет никакой.

Она придет за водой и сменит жестокую беспросветную нужду, которую знал край от времени мамонта до вчерашнего дня.

ЧТО ЗА «XМАРОЙ»

Хмара — это облака.

«Что за хмарой?» — спрашивают нас крестьяне тех деревень, в которые мы прилетаем.

«Мы» — это агитсамолет «Лицом к деревне». Он летит через Воронеж — Лиски — Богучар на Астрахань — Гурьев и еще дальше до Москвы. Но он не пролетает деревни, а залетает в них и делает полеты с крестьянами.

Я уже писал, что здесь очень мало воды — только малярийному комару напиться.

Поэтому у Дона, да и у всякой пропадающей речушки стоят огромные села.

Ехать вдоль такого села на лошади — час. Гореть им тоже час.

В селе Мамон, в котором мы гостим, населения 15 000. Аэроплан в воздухе при хорошем летчике — прекрасное средство сообщения. Но как хорошо летающая птица, аэроплан слаб на ноги и может сломаться при посадке.

Наш аэроплан — гидроаэроплан: у него вместо колес большие черные поплавки в двенадцать пудов весом. Подымается аэроплан с воды, как гусь; долго бежит по воде.

Летчик берет штурвал то на себя, то от себя, работая рулями глубины. Машина гудит, вода за самолетом обращается в пыль и пену. Самолет подымается на дыбы, еще глубже рвет воду.

Самого момента взлета никогда не заметишь из кабины.

Мы летим не очень высоко.

Справа к нам подходят дожди. Мы облетаем облака. Земля, видная с самолета, непохожа на деревенскую, она обобщена географически.

Видишь не быт, а какой-то вывод из данных географии и политической экономии. Видишь чересполосицу крестьянских полей, и эти поля похожи на ряд зеленых росписей разной грубости.

А вот чересполосица заменилась правильными, большими, ровно закрашенными квадратами: здесь, значит, проведено землеустройство, и хлеб зреет на широком поле.

В итальянской живописи, кроме обычной перспективы, была еще «перспектива всадника» и «лягушечная перспектива».

В будущей живописи будет перспектива летчика. Тогда и опишем.

Летчику на тихую воду спускаться трудно: трудно определить расстояние от этой воды. А тут еще навстречу тебе летит из глубины твое отражение. Но наш летчик Моисеев спускался на воду прекрасно. Его «птичье чувство» имело и «утиное отделение». На берегу реки уже ждут люди. Они ждут самолета уже несколько дней. Разочаровались, уже издевались над своим авиахимом, все же ждали.

Спускаемся ранним утром. Те, кто спал, бегут к нам из хат. Моются у реки. Начинается митинг.

После митингов начинаются полеты крестьян. В первую очередь летят старики и старухи.

Они просят поднять их повыше. Их интересует: «Что за хмарой?»

Крестьянину в самолете нравится все, начиная с того, что сидеть мягко.

Парни лезут в самолет решительно. Девушки боятся и просят, чтобы их возили по две. Деревня не любит автомобиля. Она к нему враждебно-равнодушна. Но деревня любит аэроплан. Мы пролетели через край, в котором сейчас, перед новым урожаем, почти нет хлеба. Но никогда не услышишь о том, что аэроплан — роскошь. Старуха 77 лет, поднявшись на аэроплане, говорит другим: «На небе ничего нет — за хмарой пусто». И вот у аэроплана идет разговор: «Сколько стоит аэроплан?», «сколько весит?», «скоро ли будут летать все?», «сколько будет стоить билет?», «почему аэроплан не падает?», «нельзя ли отдать сына в мотористы?», «а если бога нет, то почему в прошлом году не выпал снег?». Спрашивают нас, как «очевидцев». Когда отвечал такому старику, седому и яростному (он кричал на меня; «не перебивай — твоя речь впереди»), он выслушал и сказал: «а почему же это прежде не объясняли, а только ругались?» (ругал его внук-комсомолец).

Со стариком сидели бабы. Они не согласны. Но ласковы — им тоже лестно, что человек летает.

У нас сейчас больше направляют больных крестьян в Ливадию. Это, конечно, очень хорошо. Но крестьянин здоровый несколько пресыщен природой. Ему нужны машины, аэроплан, трактор, электрическое освещение. Урожай будет хороший, если «хмары» не помешают.

ДЕРЕВНЯ 1925 ГОДА