Собрание сочинений. Том 2. Биография

Искусство Пушкина другое, чем искусство Достоевского или Гоголя, но оно создано им и не отменено…. Пушкиным. Как говорили, Пушкин некритичен. Но Пушкин писал историю Петра, которую страшно читать[867]. Он собирался ее, если не издавать, то по крайней мере показать царю. Пушкин видит мир движущимся и опровергнутым: у него не только восприятие его времени, но и нашего времени. У Пушкина есть маленький отрывок: на углу площади… такое тихое место, женщина спорит с мужчиной. Женщина ушла от мужа к молодому любовнику. Он все еще любит ее. Он… скучает, и она это понимает. И начинает: «уже все кончилось». И пишет, когда он уехал, об этом письмо[868]

. И это — прочел Толстой. И с этого началась «Анна Каренина». Он признался в этом в письме, но не отправил его другу, потому что он оказывался как бы подражателем[869]. Так вот этот Пушкин, который создал как бы героя Достоевского, Германа, который играет и проигрывает жизнь, — [карту] передернуло не так! И в Пушкине лежит и Гоголь, и Достоевский. Пушкин писал «Домик в Коломне», Пушкин написал «Медного всадника». В «Медном всаднике» есть Параша, есть дом бедного чиновника, и Евгений — герой, который попытался спорить с историей — он бедный чиновник. И Герман, и Евгений могли быть и героями Гоголя, и героями Достоевского. И Достоевский это хорошо знал.

Но надо помнить, что Петербург Пушкина без Исаакия [Исаакиевского собора]. Исаакий построен позже: его только строят. Во время восстания декабристов на кавалерию, которая атаковала восставших, бросали камни со стройки.

И сам Пушкин, человек своего времени, очень трудно жил. Вы снимали его квартиру. Не знаю, сняли ли Вы незапряженную карету, которая стоит во дворе: карета-то у него была, а лошадей не было. Лошадей ему приводили наемных: ну, это как мы такси вызываем. В квартире его бедно, некоторые вещи добавлены. Мы любим улучшать посмертную жизнь писателей: даже царского времени. У него ведь некрашеные, простые полки. Стол — обратите внимание — сделан, как печка. В печке выдвижные рамки, чтобы можно было доставать пирог, посмотреть, испекся он или нет. Вот подойдите к пушкинскому столу, и вы увидите, что с краю, с короткой стороны можно было выдвигать [рамку], потому что там книги открыты: вот как на столе они лежат. Они [книги] у него лежали — ведь он много писал; и чтобы не убирать книги, у него в каждом этаже лежала другая книга, которую он писал. Это человек, который четверть заработка тратил на книги и едва ли много — на духи. И он [Пушкин] все, [что] читал, [там] размещал: это [была] настоящая рабочая библиотека.

У Пушкина замечательно то, — «и то», скажем! — что у него есть и бедный чиновник, и униженный род, и погибающая Параша, и Петр. То есть он дает жизнь в ее противоречии, в драматическом противоречии. Я не помню наизусть — вернее, боюсь ошибиться в одном слове. Вот, как это начинается: «На берегу пустынных волн / Стоял он, дум великих полн, / И вдаль глядел. Пред ним широко / Река неслась; бедный челн / По ней стремился одиноко. По мшистым, топким берегам / Чернели избы здесь и там, / Приют убогого чухонца; / И лес, неведомый лучам / В тумане спрятанного солнца, / Кругом шумел»[870]

. И вот это начало… Хижины — они остаются, они становятся домом Параши, и Евгений имеет силы разговаривать с Петром. А Раскольников смотрит на Петербург, с моста — и в нем есть Евгений. Ну вот плохо то, что как Пушкин писал: «Мы алчем жизнь узнать заранее, / Мы узнаем ее заранее [в оригинале „в романе“], / Мы все узнали, между тем / Не насладились мы ничем»[871]. И плохо, что нам всегда не хватает времени. Нам не хватает времени жить. И времени — снимать. И потом мы начинаем торопиться (смеется

).

Достоевский Федор Михайлович (Шкловский произносит «Михалыч») очень любил Пушкина: как всемирного писателя, всечеловеческого. В дневнике он написал слова Пушкина из «Медного всадника»: «Люблю тебя, Петра творенье». И приписал: «нет, не люблю. Камни, дырья и монументы»[872]. В молодых вещах, описывая Петербург и дымы над Зимним дворцом, он говорил, что кажется, что вот этот город исчезнет вместе с туманом. Он не любил этот город, он его отрицал.