Читаем Собрание сочинений. Том 2. Биография полностью

Блок, который нам кажется страшно простым, про которого в то же время говорят, что это чужое, барское искусство, а это искусство романса, песни, доходящей до сердца просто. Поэтому Блок мог написать «Двенадцать». Потому что он шел в ногу с этими красноармейцами — нет, еще красногвардейцами, — которые наступали. Когда пели здесь недалеко в подвале «Бродячей собаки»[887] — в этом подвале, где-то недалеко, в Петербурге, — «ешь ананасы, рябчиков жуй. Час твой последний приходит, буржуй»

[888], — вот это современность искусства, вечность искусства. Маркс что говорил: «Очень легко объяснить, как искусство отражает современность, как оно возникает, и очень трудно объяснить, почему оно переживает это время». Оно переживает потому, думаю я — потому что оно дает нам способ жить, способ видеть настоящее и прошлое. Какие у Вас вопросы? — у аудитории.

* * *

Ну вот, Ленинград. Прежде назывался Санкт-Петербург. Только этого никто не говорил: слишком длинно. Говорили, «Питер» или «Петербург». Ну вот этот город, обремененный славой. День сегодня февральский, немножко пасмурный. Тут стоит «Аврора», которую когда-то Маяковский назвал «неласковой». Она смотрела на Зимний дворец. Я был солдатом броневого дивизиона. Наши машины в Февральскую революцию выходили на улицы города: ну постреляли немножко. Противников было мало. Выехали мы к Николаевскому — тогда вот он еще был Николаевским[889] — вокзалу: кто-то прислал артиллерию на нас. Причем артиллерию дальнобойную: такая, которая ничего не может сделать, когда она не разгружена. Мы подъехали на броневых машинах к ним и сказали, знаете что: «Ну вы сдаетесь?» «Да мы уже давно сдались».

Воздух революции был воздухом сильного ветра, времени, которое уже настало. Уже пели: «Это есть наш последний и решительный бой». Революция нас гнала, требовала начинать все сначала. Вот мы утром проснемся и построим город сначала. Те песни, которые вам кажутся слишком привычными, для нас были открыты. «Мы наш, мы новый мир построим» — это была почти что программа-минимум. Надо было построить науку, искусство, социальные отношения. Это была молодость, молодость мира. Революция не экспортируется, но молодость революции, искусство революции — переходит границы революции.

Значит, было уже Временное правительство, был Совет депутатов. А я был делегатом первого Съезда[890]

от броневого дивизиона. Было это в Меншиковом дворце, — и там собрались солдаты: почти все были в шинелях, почти все были с винтовками. Обычай уже был: ходить с винтовкой. Сидели люди так: слева была трибуна, с которой говорил меньшевик Церетели[891], очень красивый человек; перед ним ряд, первый — первыми тут сидели меньшевики и большевики, и с краю сидели три анархиста; а за ними толпа. И Церетели говорил о революции. И говорил: «Ну ведь в этой революции нет такой партии, которая одна согласится взять на себя ответственность. Нет такой партии!» И сделал паузу — она у нас называется ораторская пауза. Значит, молчание, и вдруг негромко, не возвышая голоса, широкогрудый невысокий человек, чуть рыжеватый сказал: «Есть такая партия». И поднял руку: это был Ленин. И Церетели ошибся: он не ожидал, что его перебьют. И он, кроме того, не ожидал, что есть такая партия, которая может повернуть течение обычной истории.

Вот так я увидал Ленина. Ленину, когда он приехал, подали на Финляндский вокзал броневую машину, и первую речь он говорил с броневой машины на площади Финляндского вокзала. Я его видал в Михайловском манеже, но для нас это был броневой гараж. Значит, разогнали машины, посередине поставили старую машину «Уатт», опустили ее борта, поднялся Ленин. Он снял шапку — я вижу, что человек рыжеватый, с высоким лбом — с него сняли пальто и по ошибке вместе с пальто сняли пиджак. Я увидел, какие у него сильные мышцы, какая широкая грудь — оратора. Это был Ленин. И он начал говорить. Говорящий Ленин — это было зрелище необыкновенное: спокойный, вдохновенный. Площадь грузовика маленькая, а он говорит, расхаживая. И не боится упасть: он видит, что под ногами. Причем он говорил кольцеобразно: …простая мысль, более сложная мысль, еще мысль. На него смотрели снизу вверх люди, которые пододвинулись вот так, подняв головы. Мы никогда, конечно, не увидим [такой] скульптуры… может быть, Ленин виден в кино, но он был разнообразен!

Перейти на страницу:

Все книги серии Шкловский, Виктор. Собрание сочинений

Собрание сочинений. Том 1. Революция
Собрание сочинений. Том 1. Революция

Настоящий том открывает Собрание сочинений яркого писателя, литературоведа, критика, киноведа и киносценариста В. Б. Шкловского (1893–1984). Парадоксальный стиль мысли, афористичность письма, неповторимая интонация сделали этого автора интереснейшим свидетелем эпохи, тонким исследователем художественного языка и одновременно — его новатором. Задача этого принципиально нового по композиции собрания — показать все богатство разнообразного литературного наследия Шкловского. В оборот вводятся малоизвестные, архивные и никогда не переиздававшиеся, рассеянные по многим труднодоступным изданиям тексты. На первый том приходится более 70 таких работ. Концептуальным стержнем этого тома является историческая фигура Революции, пронизывающая автобиографические и теоретические тексты Шкловского, его письма и рецензии, его борьбу за новую художественную форму и новые формы повседневности, его статьи о литературе и кино. Второй том (Фигура) будет посвящен мемуарно-автобиографическому измерению творчества Шкловского.Печатается по согласованию с литературным агентством ELKOST International.

Виктор Борисович Шкловский

Кино
Собрание сочинений. Том 2. Биография
Собрание сочинений. Том 2. Биография

Второй том собрания сочинений Виктора Шкловского посвящен многообразию и внутреннему единству биографических стратегий, благодаря которым стиль повествователя определял судьбу автора. В томе объединены ранняя автобиографическая трилогия («Сентиментальное путешествие», «Zoo», «Третья фабрика»), очерковые воспоминания об Отечественной войне, написанные и изданные еще до ее окончания, поздние мемуарные книги, возвращающие к началу жизни и литературной карьеры, а также книги и устные воспоминания о В. Маяковском, ставшем для В. Шкловского не только другом, но и особого рода экраном, на который он проецировал представления о времени и о себе. Шкловскому удается вместить в свои мемуары не только современников (О. Брика и В. Хлебникова, Р. Якобсона и С. Эйзенштейна, Ю. Тынянова и Б. Эйхенбаума), но и тех, чьи имена уже давно принадлежат истории (Пушкина и Достоевского, Марко Поло и Афанасия Никитина, Суворова и Фердоуси). Собранные вместе эти произведения позволяют совершенно иначе увидеть фигуру их автора, выявить связь там, где прежде видели разрыв. В комментариях прослеживаются дополнения и изменения, которыми обрастал роман «Zoo» на протяжении 50 лет прижизненных переизданий.

Виктор Борисович Шкловский

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы