Собрание сочинений. Том 6

Два детектива ведут меня,                                          русского,чьи-то портреты хрустят                                       под подошвами.В сердце моем что-то тоже хрустнуло —стоит искусство не так уж дешево.Кто вы,           убийцы невидимолицые?Бомбой в искусство —                                    не тонкость ли вкуса?Выродки вы,                     если даже полициястала от вас охранять искусство.Кто-то сегодня звонит Барри Бойсу —верному другу,                        актеру прекрасному:«Ты откажись —                          или будет поздно! —

завтра читать комиссара красного!»Барри, мы все-таки живы с тобою.Барри,          мой кореш,                            мы все-таки старшедевушки той,                     подкошенной болью, —той,      не повинной ни в чем секретарши.Бедная Айрис,                       жертвою векапала ты,              хрупкая,                           темноглазая, —дымом задушенная еврейка,словно в нацистской камере газовой.Трудно отравленный воздух проветрить.Пахнет Майданеком,

                                  Бабьим Яром.Если б Чайковский был жив                                              и приехал, —вы тоже назвали его «комиссаром»?Сколько друзей,                          Соломон Израилевич,в офисе вашем                        в рамах под стеклами!И на полу —                    Станиславский израненный,рядом —              Плисецкая полурастоптанная.Там, где проклятая бомба шарахнула,басом рычит возле чьих-то сережеквзрывом разбитый портрет Шаляпинас надписью крупной:                                 «Тебе, Семенчик».Свежего воздуха!

                            Страшно мне,                                                  муторно.Не удержаться от гневного крика:В чем виноваты поэзия,                                      музыка?В чем виноваты                         гармошка и скрипка?Вам бы хотелось побаловаться?Вам бы хотелось в искусстве,                                              как в храме,бомбами,              бомбами —                                по балалайкам,и по ногам балерин —                                   топорами?Может быть, ради скандальчика остренького,замаскированы для подстраховочки,завтра вы финкой —

                                 по струнам Ойстраха,а послезавтра —                          в бок Ростроповича?!Слышу архангелов судные трубы.Прокляты те,                      кто дьяволу проданы,те, кто хотел бы мосты из труповстроить для дружбы между народами.Ангел Искусства,                            пою тебе оду!Над сумасшедшими,                                 над прокаженнымивечно дети от народа к народус крыльями,                   бомбами обожженными…Нью-Йорк, в ночь с 27 на 28 января 1972 (по телефону)

Во время холодной войны была парадоксальная ситуация. Наши власти неохотно давали разрешения на зарубежные поездки независимо мыслящим музыкантам, поэтам, художникам, а чаще вообще запрещали их. Но когда мы приезжали на Запад, нас обвиняли в том, что мы посланы советским правительством для пропаганды. Плеснули кислотой на фрак музыканта, высыпали мешок белых мышей под ноги балерины, мне сломали два ребра ботинками в Сан-Поле, штат Миннеаполис. А началось все с крови в офисе Сола – или, как ласково звали его мы, – Семенчика Юрока…

Богема