Собрание сочинений в 15 томах. Том первый

– Свинки в лодке танцевали,Все копыта поломали.Инчик-брынчик-пок,Вышел маленький дружок.

Аннушка знай по кухне мечется, словно скипидаром смазанная. Надо успеть приготовить что-нибудь мужу – он весело всё гудит себе под нос:

– Сидели два медведяНа тоненьком суку.Один читал газету,Другой мешал муку.Раз ку-ку, два ку-ку,Оба шлёпнулись в муку.

Аннушка хлопочет в его фуражке.

Фуражка круто съехала набок. Закрывает половину лица.

Ни на неё, ни на него без невольной улыбки не взглянешь в полные глаза.

Дети, они и есть дети.

Я ловлю себя на том, что вижу, как он стеснительно-трагически поднял кверху брови, радостно-простецки молит взором: шла бы ты к Богу в рай гонять чайковского!

И я шла.

Над нами, этажом выше, не бог – богиня наша с Аннушкой жила. Лидия Сергеевна Лопачёва, главбухша наша и по совместительству старая дева.

Короткая, круглая, будто кадушка, она почему-то во всякую дверь, в узкую, в широкую ли, входила всегда боком. Крупное землистое лицо и без того некрасивое основательно портил огромный тяжёлый нос трубой.

По коридорным авторитетным слухам, этот нос Бог семерым нёс.

А Лопачёва весь хватанула себе. Пожадничала.

Лидия Сергеевна (в глаза и за глаза я называла её кратко: Ли Се) предлагала мне жить на два конца. У неё и у Аннушки. Когда где удобней. Вляпалась в растрату непредвиденную, купила диван-кресло для меня.

Да я всё не соглашалась.

Боялась оставаться с нею в ночь без света: я страшилась её носа.

С нею происходило что-то мне не понятное.

Не единожды я заставала её дома в слезах.

Она скоро вытирала слёзы, усаживала меня за жидкий чай, в таком чаю всю родню видать, и во весь вечер, даже под телевизор, ругала кошку и мужчин. Кошку за то, что та лежала у неё в ногах, мало согревала постоянно зяблые ноги. А мужчин только за то, что они мужчины.

Казалось, каждое утро она лишь на то и просыпалась, чтоб продолжать перемывать мужские косточки.

Но от её промываний, увы, порода мужчин не улучшалась.

И так весь вечер она ворчала.

Я не поддакивала. Я не умею поддакивать. Я просто молчала. Ждала, покуда снизу не застучат вилкой по батарее. Беги! Наши отбыли на срочную службу!

6

Несподручно бабе с медведем бороться,

того и гляди, юбка раздерётся.

Однеж вызывает меня Визирев.

– Ну что, голубчик, кидаем вас на прорыв. Такая будет наша виза. Как самую молодую, как самую энергичную, как, наконец, самую красивую во всей конторе!

Я удивлённо привстала со стула.

– Да, да! Ка-ак самую красивую! Красота… О, это очень важный рычаг, если хотите, для выполнения поставленной задачи. И прошу не удивляться. Будете вести оперативный учёт солдатской картошки.

– Не п-понимаю…

– Поймёте… По порядку… У нас в хозяйстве десантники будут убирать и отправлять картошку. Командование взяло волю солдат и просило прикомандировать к ним молодую и именно красивую учётчицу. Иначе никакого стимула. А без стимула что-нибудь идёт в толк? Да-а… Это не на рюмку сватать… Ну… В работе вы боевая, надёжная, умелая, как говорят уральцы, к рукам куделя. Вот я и вышел на вас. Входите в согласие. Что вам… Будете учитывать да попутно стимулировать. Ну надо!.. Вы хоть прониклись, поймали тему?.. Иначе ж уборка картошки может сорваться!

Я не знаю, как въехать в отказ. Да ну раз надо… Значит, надо! И я не смею отказаться. Смущённо бормочу:

– Ладно, что ли… Попробую…

7

Вовремя цвет цветёт.

Посмеиваясь, прапор спрашивает кучку солдат:

– Ну, кто поедет на картошку?

Двое парней делают шаг вперед.

– Молодцы, орёлики! Остальные пойдут пешком!

Дали мне фуфайку, сапоги резиновые сорок последнего размера, брезентовые брюки.

Учитывала.

Может, и стимулировала.

Вот дети!..

Подошла машина. Не грузят!

Живчиком подлетаю от другой машины.

– Чего гоняем вальта? Почему простаиваем?

– А вы не стойте с тетрадочкой только там. Постойте и у нас. Посмотрите, как мы работаем!

– На что смотреть-то?

– Пожалуйста!.. Фазаны,[323] кончай косить изюм!

И бегом от машины к мешкам. С мешками – к машине. Друг перед дружкой горят выстараться.

Отошла гружёная машина.

Обсыпали кружком. Допытываются, за кого б я пошла.

– За меня, замануха, пошла б? – спрашивает один.

– Конечно!

Парень руку к груди. Кланяется.

– А за меня? У меня дом на семи жердях с подъездом.

– И за тебя, пельмень худой.

– А за меня? Будешь королевствовать!

– И за тебя.

– А вот за меня, забавница? – вжался плечом в кружок Валера.

Из всех парней я и знала-то по имени и в лицо одного Валеру. Ему поручено было заезжать за мной утрами и подвозить по вечерам с поля, что Валера аккуратно и делал.

– И за тебя, раздушенька. Успокойся!.. И за тебя!.. И за тебя!.. – с усмешенькой тычу пальцем во всякого в кружке по порядку.

Подурачились с минуту, свернули базар и к делу.

8

Не сурово кади, святых не опали.

Наутро сажусь я к Валерке в кабинку ехать на поле.