Собрание сочинений в 15 томах. Том первый

Увидал её Валера – в шаге от «Волжанки» окаменел. Стал и стоит, слова не свяжет. Сгрудились за нами все наши, не поймут, что к чему.

– Мать моя! – наконец вшепнул мне в самое в ухо Валера. – Опупей!.. Что же делать? Я ей не писал. Откуда всё разведала? Что скажем? Может, вернуться нам, покуда она не вышла из машины?

«Что, люди ратные, назад пятками побежали? Вперё-ёд… Что да ни будь скажем!» – читаю на лице Валеры.

Мама вышла из машины. Смотрит то на Валеру в чёрном прокатном костюме, то на меня под фатой – Валера держал меня за локоть – и не может понять, что же такое деется с её сыном, почему это он при всём при параде едет с незнакомицей куда-то.

Поставила мама свою круглую сумку с гостинцами на землю, не кинулась в обнимашки. Похоже, постеснялась народу, запереминалась с ноги на ногу.

– Эко дивьё… дивица… – прошептала в растерянности и виновато заоправдывалась: – На Выставку нежданко позвали… Пиши не пиши, всё едино после меня приползло б. Я и покати, сынок, не написавши. Ехала вроде как под большим секретом… С сюрпризом…

– По части сюрпризов, ма, мы тоже не отстали… Вот, – глазами Валера на меня, – кажется, женюсь…

– Ну, жениться не помирать, – назидательно проговорила она, первая пошла ко мне. Поцеловала…

Все вместе ехали мы в загс и совестно было мне и перед Валериной мамой, и перед своими. Я, правда, как-то обмолвилась им в письме одной фразой "Я больше не ваша дурочка", но поняли ли они её так, как было уже на самом деле, не знаю.

Почему мы скрывали? Не верили в себя? Не верили друг другу?

Может, ждали втайне друг от друга скорого распада и не спешили писать своим? Тогда же проще будет забыть всю эту нечаянную игру да и лучше. Хоть своих в позор не втопчем.

Откуда мне всё это знать?

13

– Та ну на! Пей!

– Я сине-зелёное пить не буду!

Вдруг посинеешь или позеленеешь?

Римма Негрей

В кружку не без душку.

Когда все пятеро собирались мы в своей семиметровке, мы ощутимо чувствовали локоть друг друга. Но долго нам не хотелось чувствовать чужие локти и мы, не ропща на судьбу, всем весёлым гамузом выкатывались на волю.

Всё бы ничего. Да наши прогулки кончались как-то не по-людски. В какую сторону ни иди, мы обязательно въезжали в винную лавку, прозванную мавзолеем.

Стеснительный брякотливый сержантишко виновато трогал Валеру за рукав:

– Я не какой там карманной слободы тяглец.[329] С капитальцем туговато… Ищи копеечку, как хлеб насущный ищешь. Нос чтой-то свербит… Надо срочно офлакониться. Обязательно надоти разгерметизировать шкалик… Сегодня ж день взятия Бастилии! Как не отметить?.. Не то раздумают брать… Так что расчехлись на монетку.

– Ну ты ж водку врагом солдата называешь! – пытается Валера отбояриться.

– Да, эта пияниновка – чистейший и злейший враг солдата! И своего врага я в упор не желаю видеть!! Я на портвешок…

Валера не смел скрысятничать[330] и с видимой неохотой выворачивал карманы. Я не пью, а только с добрыми людьми знаюсь, говорил при этом его расшибленный вид.

С сором наскребалась мелочь.

Сержантик вскидывал с нею кулачок, как знамя, влетал в мавзолей и не забывал с порожка простецки-радостно поклониться тесно уставленным на полках бутылкам.

Над стойкой осторожно разжимал кулачок. Горкой насыпалась потная медь. Где-нигде проблёскивали белые монетины.

– За всё – одну яблочную слезиночку! Поскорей! А то печень рассыпалась у меня на мелкие атомы!

Теснился в коляске Серёжка. Рядом почтенно укладывался чёрный снаряд бутылки.

Мальчик в испуге таращил на неё глазёнки.

– Вот откупили мы в магазине Серёжику сестричку, – сюсюкал сержантик. – Сестричку… Серёжику… Ты, мать, – оттирал Аннушку от коляски, – следуй обочь. Знай отдыхай! До дна дыши кислородом вот… Заработала. Сюда ты катила, назад – с двойней! – покачу я… Дома… Нам абы день убить, а ночь не увидим…

За такими речами свернули мы в свой проулочек, к дому. Мы с Аннушкой и с Серёжиком в коляске поплелись в подъезд, а парни качнулись к лужку за огородными тылами на погоду посмотреть.

Как потом рассказывал мне Валера, молча они идут и издали видят: на лужку щиплет травку соседская коза, привязанная к кусту, и незнакомый мужик, воровато озираясь по сторонам, отвязывает верёвку.

Это крайне подивило сержантика. Он-то прекрасно знал, что у козы была хозяйкой одинокая бабка. Через день он бегал к ней и по поллитровке покупал у неё молоко для сына.

– Он хочет её умыкнуть! – оторопело прошептал сержантик Валерке. – Как невесту на Кавказе! Мы с тобой привезли себе моньки. Сейчас пойдём разговеемся. А этот ханурик хочет навсегда оставить моего слабенького Серёжика без дорогой моньки! Да я за родного сынушку… За моньку для родного сынушки!.. Я этого шаршика счас побегу придушу!

– Молчи. Посмотрим, что будет дальше.

Пристыли они за плётнём. Наблюдают.

А незнакомец тем временем отвязал верёвку от куста и, степенно оглядевшись, не спеша повёл козу в поля, начинались сразу за огородами.

Сержантик командует: