Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Рассказы и повести; Скандалист, или Вечера на Васильевском острове: Роман

«…Мой уважаемый предшественник, заботам которого наша гимназия обязана своим цветущим состоянием, к сожалению, не придавал достаточного значения этой стороне воспитания вверенного ему юношества.

— Браво, браво!»

Он встает и кланяется.

«…Это юношество вверено теперь нам, и мы должны приложить все усилия к тому, чтобы, не щадя ни времени, ни забот, воспитать его в глубоком уважении к основам морали…»

Трахтенбауэр из пятого «б» прошел мимо, качая в такт шагам лохматой степенной головой.

«…Боже, с каким наслаждением я оборвал бы уши этому негодяю!..»

Саша вышел из уборной, смеясь, и вбежал в солнечные наклонные столбы, пересекавшие коридор. Козодавлев подозвал его.

— Ровинский, что вы делали в уборной?

— Готовил физику, — стараясь не очень дышать, сказал Саша.

Козодавлев понюхал его с отвращением.

— От вас несет табаком, — сказал он. — Если это повторится, я запишу вас в кондуит. Идите.

Саша прислонился к стене, смело и равнодушно глядя на одноклассников, слышавших разговор.

— Кто-то уже успел нафискалить, что я курил в уборной, — сказал он Бекбулатову, сидевшему с ним на одной парте. — Не будь я Александр Ровинский, если я не узнаю имя этого подлеца!

Бекбулатов рассмеялся.

— Чего ты смеешься, дурак! — обидевшись, сказал Саша.

— Ты говоришь, как на сцене, — с татарским акцентом отвечал Бекбулатов.

Саша развернул книгу.

«Говоря о государственных преобразованиях, не надо представлять себе дело так, что Петр сразу и по одному общему плану заменил старый московский быт новым европейским».

Бессвязный шум большой перемены, в котором сливались шаги и голоса, мешал ему. Он спустился вниз в шинельную и нашел там Альку Кастрена, изучавшего латинский подстрочник.

— Я готов поклясться, что у нас в классе есть фискал, — сказал он. — Козел чуть не записал меня в кондуит за то, что я курил в уборной.

Кастрен с треском захлопнул Овидия и сунул его под мышку.

— Ерунда, — сказал он. — Ты видел Попова?

— Нет, а что?

— Он вчера в Нилуса стрелял.

— Врешь?

— Ей-богу.

— За это волчий билет, — убежденно сказал Саша. — В котором он классе?

Попов был найден в толпе гимназистов, которые прилежно и почтительно рассматривали его. Рыжий, с узким лицом и жесткими волосами, он был смугл и бледен.

— Он из одной только злости стрелял, — сказал Кастрен. — Эй ты, шибзик, правда, что ты из одной злости стрелял? — спросил он рыжего мальчика.

Засунув руки в карманы, не глядя ни на кого, мальчик прошел сквозь толпу, как топор, и все расступились перед его повелительной внешностью.

— Не может быть, чтобы из одной только злости, — сказал потрясенный Саша.

6

Шесть гимназистов сидели в маленькой комнате, заложив ногу на ногу, расстегнув узкие воротнички форменных тужурок. Они курили, и шесть запрещенных дымов сливались в мышиные облака над их головами.

— Собака, собака, да я никогда иначе и не переводил, как по подстрочнику, — кричал Бекбулатов, — да что же он раньше не знал, собака, что Овидия все готовят по подстроку?

У него были желтые бешеные белки, и он кричал свои обвинения против латиниста, как молитву.

Кастрен успокоительно хлопнул его по плечу.

— Плюнь, Хаким, ничего не будет.

— Он был пьян, — еще раз повторил Бекбулатов, — ты заметил, как он чесался?

Все рассмеялись.

— Он чесался, — кричал, как молитву, Бекбулатов. — Какое право он имел выгнать меня из класса? Мне плевать на его единицы. Он нарочно меня оскорбил. Я сказал, что мы обнаглели после битвы при Калке. Я мусульманин, бисмиллях. Какое право он имеет надо мной насмехаться?

Кузнец Павел Кастрен ходил по двору, вытирая о кожаный передник обожженные руки. У него была большая круглая голова и волосы, как у Альки. Саша сидел на подоконнике. Стекло запотело, он вытер рукавом и снова стал разглядывать Алькиного отца. Какой славный. Дура нянька, что не вышла за него замуж. Остановившись в воротах, кузнец сунул черную трубочку в бритые, бабьи губы. Знакомая синяя шуба встала рядом с ним и закрыла его от Саши.

Саша вскочил, смахнул табак на кровать и бросил на него полотенце.

— Ребята, бросай курить!

Все погасили папиросы, только Кастрен еще курил, улыбаясь. «Да не все ли равно, чудаки?» — пробормотал он и, затянувшись напоследок, задумчиво приклеил окурок к стене.

Стараясь не волноваться, Саша взял со стола первую книгу, попавшуюся ему на глаза. «Муж доблести», — прочел он. Это был тот самый подстрочник к Овидию, из-за которого сегодня поутру Хаким Бекбулатов претерпел гонение во имя аллаха. Шаги были уже в коридоре.

— Бисмиллях, — громко сказал Саша. — Мы погибли!

Он встретил изумленный взгляд Кастрена и рассмеялся.

Козодавлев показался в дверях, слегка растерянный, с вылупленными глазами и заиндевевшей бородой. Все вскочили. Саша поклонился, громко стукнув каблуками. Все стукнули каблуками вслед за ним.

— Что ж это вы тут… курите?

— Печка дымит, — грубо сказал Кастрен.