Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Рассказы и повести; Скандалист, или Вечера на Васильевском острове: Роман

А рядом с эстонцем, подбросив под голову сапог, спал Девкин, и круглые колбасы мускулов сонно шевелились под кожей его лица. Он храпел, растянув большую белую челюсть: Александр отвернулся. Вот что мне снилось: эта челюсть. Он натянул на озябшие плечи одеяло. Дождь уменьшил пространство, которое каждую ночь было в его распоряжении. Нельзя было даже приподняться на локте, чтобы мокрая, вогнувшаяся внутрь ткань не коснулась коротко остриженной головы. Он закрыл глаза…

Помощник ротного командира, бывший колчаковец, молчаливый и загорелый, рисовал штыком на песке расположение частей боеспособного отряда. «Авангард есть название отряда, который войсками, идущими против неприятеля, выдвигается вперед с целью ограждения себя от разведок или от нечаянных нападений противника, а также и для…»

Аэропланы шумели над головами идущих в ногу солдат, покорных вскрикиваниям кривоногого человека с мелким лицом.

Чьи-то руки надевали веревочное колечко на временный союз прислоненных друг к другу винтовок.

Шел каптенармус, и все кругом показывали на него, говоря с насмешливым уважением: «Вот каптёр».

В походном снаряжении «сушил мушку» подле гауптвахты наказанный столяр, и пот катился по его потемневшему от злобы лицу…

Так день снова прошел в воображении Александра. Теперь была ночь, мокрый песок хрустел под ногами тех, что возвращались с постов, чтобы не раздеваясь провести остаток ночи на голых досках караульного помещения. Весь лагерь лежал ногами к ногам, и между ногами гулял ветер, шевеля края одеял.

2

БОЛЬНОЙ КАСТРЕН СМОТРИТ В ОКНО,

РАЗМЫШЛЯЯ О ПРИЧИНАХ

ПРОИГРАННОГО БОЯ

Солома, как цикады, звенела под ногами черноусого карачаевца, возникшего у крыльца в красном свете жаровни и тревожно разговаривавшего с хозяйкой старинного форта, превращенного в постоялый двор, которая с важностью на костяном лице, появившейся в ней с той минуты, как она узнала о смерти своего мужа, зарубленного накануне казаками, сидела среди развалин в тяжелом платье, застегнутом наглухо, вплоть до самой шеи, странно преображаясь борьбой теней и света в глазах офицера, только что оторвавшегося от мысли, что если бы красные не успели взорвать мосты через Кубань, если бы пушки, застрявшие под Осетинско-Георгиевском, можно было поднять сюда, если бы подоспел на помощь хоть один эскадрон, если бы можно было разбудить ординарца, спавшего в бурке на полу, разбудить и послать за командиром полка, то все бы обошлось и они бы устояли.

«Потому что, если это не усталость, — говорит он самому себе, раскачиваясь и проводя пальцами по горячим глазам, — если не болезнь, то чем же вы, поручик Кастрен, можете объяснить наличие множества лиц у старухи, сидящей на дворе, качанье стен и боль в висках, которая усиливается с каждой минутой, несмотря на то, что командир полка уже стоит перед ним, расставив костлявые ноги и утверждая, что здесь что-то неладно, что ему не нравится эта старуха, что по законам клана, еще придерживающегося обычая кровной мести, она приложит все усилия, чтобы отплатить за смерть мужа, зарубленного накануне казаками. Потому что, если это не болезнь, если он не отравлен, так зачем же он лежит на полу, с недоумением спрашивая себя, как могло случиться, что он лежит на полу, что красные взорвали мосты через Кубань, что он позволил командиру полка выбежать с обнаженной шашкой во двор, столкнуть с крыльца карачаевца, слетевшего вниз, подобно большой испуганной птице, и напрасно старавшегося защитить старуху, которая поднялась навстречу вытянутой с шашкой руке, выбросив вперед узкие, с плотно сложенными пальцами руки, и закачавшись от удара, упавшего на ее недоуменно вскинутое вверх костяное лицо».

— Да не она же, дурак ты, — тихо сказал Кастрен. — У нее мужа убили. Ты бы лучше на карту посмотрел, ведь ничего же понять нельзя! Я тебя за это под суд отдам, — прибавил он в беспамятстве и очень строго.

3

Тень от проволоки полевого телефона лежала у его ног, подобная основанию гигантского чертежа, в который были вписаны равнобедренные треугольники палаток. Бесстрастный представитель спящих, он с винтовкой в руках стоял на посту, в островерхом шишаке и мокрой от росы шинели.

Звук голосов и скрежет песка отвели его внимание от силуэта ворона, качавшегося на осине. По странному закону задумчивости, он долго не мог отвести от него глаз.

Среди людей был Худяков. Александр подозвал его.

— Вернись ко мне, Боря, когда обойдешь посты, — сказал он.

Худяков был разводящим.

— Послушай, — сказал Александр, когда он вернулся, — я больше не могу. Должно быть, я помешался. Я боюсь спать с Девкиным в одной палатке.

Худяков сел на траву, поджав под себя ноги. Даже при тусклом свете лампочки, висевшей под лагерной аркой, видно было, что он очень бледен.

Он расстегнул шинель и со стоном приложил руку к животу.