Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Рассказы и повести; Скандалист, или Вечера на Васильевском острове: Роман

— Нас отправят на Южный фронт, — сказал он Худякову. — Я вчера читал газеты в клубе. Белые наступают.

Худяков лежал, зеленый от усталости.

— Не все ли равно, где подохнуть, на севере или на юге?

— Ты болен, Боря. Почему ты не идешь в околоток?

Худяков махнул рукой.

— Я болен от злости.

Александр перевернулся на живот: земляная вошь ползла по желтой травинке. Обломком спички он загородил ей дорогу; она поспешно обошла спичку и, торжествующая, закачалась на расщепленной вершине травинки.

Худяков угрюмо следил за ней.

— Мы все сдохнем от сыпняка, — мрачно сказал он.

Александр засмеялся и хлопнул его по плечу.

— Раньше, чем нас укусит первая вошь, мы умрем в этих проклятых лагерях от скуки.

Обернувшись на шорох, он увидел знакомые толстые уши, торчавшие над воронкой штыков. Он не успел вскочить, винтовки упали на него с шумом, штыками на лицо и грудь. Худяков, отчаянно ругаясь, помог ему подняться на ноги. Веревочное колечко валялось на земле.

С рассеченной бровью, Александр обошел упавшие винтовки и стал медленно приближаться к Девкину. Он шел, уже окруженный толпой, казалось, она шумит, как деревья. Смутное сознание того, что все это уже было когда-то и теперь повторяется снова, придало его движениям и лицу легкость настоящего бесстрастия, — бесстрастия для самого себя, недоступного наблюдению посторонних. Ему казалось, что он стоит где-то в стороне и следит за тем, как медленно он подходит и кладет руку на ненавистное плечо.

Девкин скинул руку и отскочил, оскалив большие плоские зубы. Отскочил и Александр. Винтовка была японская, в светлом ложе, и он смутно подумал об этом, поднимая ее с земли, сжимая ложе потяжелевшими, чужими руками…

Взводный внезапно появился среди отпрянувших в сторону людей. Выбрасывая ноги, как бы ровняясь по невидимой шеренге, он подбежал к Александру и вырвал винтовку у него из рук.

— Две недели без отпуска, — сказал он визгливо.

6

Вова вышел из школы и, подняв воротник пальто, бегом пустился через Триумфальную площадь. Он все же вымок. С мокрым, веселым лицом, он взлетел по лестнице, глаза его блестели.

Мама открыла дверь и остановилась в маленькой прихожей, растерянно поправляя пенсне.

— Тише, — сказала она сердито, — там спят.

Он скинул пальто и перевел дыханье.

— Кто?

Мама стояла перед ним, худенькая, грустная, в ситцевом платье. Он поцеловал ее и быстро погладил по голове.

— Наташа Гаузнер приехала к твоему брату, — сказала мама с иронией.

Чувствуя себя взрослым, он на цыпочках прошел в столовую и остановился у окна, засунув руки в карманы. Сашка женится на ней. Часовые разгуливали вдоль кинематографа, превращенного в продовольственный склад. Он раскачивался на носках. А я никогда не женюсь. Я уеду в Мельбурн.

Стопочка книг лежала на окне. Он взял одну из них. Это были пьесы Шиллера. Он устроился поудобнее и стал читать «Заговор Фиеско».

— Какая ерунда!

Он принялся рисовать человечков. Один вышел похожий на Шахунянца, учителя математики. Тихонько положив карандаш, он встал и пошел смотреть на Наташу.

Она спала на маминой кровати, большая, с гладко зачесанными волосами. Гребень валялся на коврике рядом с черной порванной туфлей.

Смущенный и немного взволнованный, он вернулся обратно.

— Спит.

Он приделал Шахунянцу рога и хвост. Сашка женится на ней, а я уеду в Мельбурн. Мамочка, я хочу есть. Он съел холодную котлету из конского мяса. В Мельбурне я поступил бы простым стюардом на пароход, а через год был бы уже президентом Тихоокеанской республики. Он сидел у окна, упрямый, задумчивый, круглоголовый. Я бы поднял войну против Соединенных Штатов.

Мама на цыпочках ушла из столовой. Минуту спустя, взволнованная и обрадованная, она вернулась вместе с Александром. Он молча расстегивал крючки шинели. Ремень, глухо звякнув, упал у его ног. В развевающейся гимнастерке, он ходил по комнате, беспокойно раскачивая руки.

— Ты покормила ее чем-нибудь с дороги, мамочка?

Неодобрительно поджимая губы, мама подняла ремень и повесила его на спинку стула. Александр ходил все быстрее.

— Вова, ты бы пошел к себе, милый.

Вова холодно пожал плечами и ушел, заложив палец между «Разбойниками» и «Заговором Фиеско».

— Мамочка, ты чем-то недовольна?

Он сорвал со стула ремень, застегнул его и с решительным видом одернул гимнастерку.

— Я недовольна только тем, что тебе девятнадцать лет, — сердито сказала мама. — Ты еще мальчик, и тебе рано жениться.

Он вдруг остановился перед ней, гримасничая от волнения.

«Какой худой. Их там, наверное, голодом морят в лагерях…»

— Ты очень похудел, — сказала она вслух, — тебе нужно поправляться, а не жениться.

Александр молчал. Самокрутка торчала в его усталых, серых губах.

— Мамочка, я прошу тебя смотреть на нее как на мою жену.

Мама сняла пенсне и заплакала.

— Ты уж не маленький, — сказала она, плача.

Саша обнял ее за худые плечи и взглянул на часы. Лицо его помрачнело.

— Я разбужу ее. В восемь часов я уже должен вернуться.

Наташа еще спала, когда он пошел к ней. Он сел на мягкий стул возле кровати и машинально поднял гребень, валявшийся на ковре. Она постарела, похудела. Он осторожно вынул изо рта догоревшую самокрутку.