Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Рассказы и повести; Скандалист, или Вечера на Васильевском острове: Роман

— Боже мой, я сейчас убью его, — задыхаясь от ненависти, сказал он.

Сухая, потрескавшаяся корка лежала на его губах.

Он выстрелил и промахнулся.

12

Птицы гуляли на пустынных перилах моста. Рельсы одного из пролетов висели над безголовым быком, над тем, что стоял уже на берегу. Солнце поднималось вверх по фабричной трубе, по толстым буквам летящей к небу фамилии владельца. Сутулый человек с узелком в руке прошагал по набережной, с беспокойством оглянувшись на офицеров.

Кастрен вынул из кожаного портсигара папиросу. Она оказалась сломанной. Он бросил ее прочь и достал другую.

— Мне пришла в голову одна история, доктор. Я был тогда гимназистом…

— Вы и теперь гимназист.

Кастрен курил, внимательно следя за своим отражением в темной воде.

— Знаете что, милый, мы не успеем выкупаться, нам пора, — сказал доктор.

Отражение выгибалось, плыло и все же оставалось на месте. Кастрен едва различал усталое, гримасничающее лицо. Меня расстреляют. Он бросил недокуренную папиросу в воду и отвернулся.

— Вы идите, доктор, а я еще посижу, — сказал он апатично. «Одиночество, — думал он, закрыв глаза и раздумчиво пожимая плечами. — Я никогда не бываю один. Между тем я всегда любил одиночество, с самого детства. Они меня расстреляют. Интересно, знают ли птицы, что у нас гражданская война. Лошади догадываются».

Он шел по пустой улице, еще хранившей следы колес и копыт. Солдат проскакал к вокзалу, босыми ногами пришпоривая задыхающегося коня. Железо ушло из города, железо пушек, пулеметов и кухонь. «Господи, что же я делаю? Ведь меня расстреляют».

Зеленая офицерская бекеша валялась в пыли. Грузный человек выбежал из подворотни, схватил ее, пугливо оглянувшись, и ушел в дом.

— Мы больше сюда не вернемся, — пел Кастрен.

Он нашел на перроне черноусого солдата, который судорожно зевал, умирая, швейная машина стояла рядом с ним. Кастрен покрутил ручку. Челнок появлялся и снова убегал в свою ложбинку. «Они меня расстреляют». Он был один с черноусым солдатом, который зевал, умирая. И со швейной машиной, потерявшей хозяйку.

С задумчивостью военного, никогда не видавшего город в переходные минуты безвластия, он бродил по перрону. Портрет генерала Богаевского висел на черной доске опозданий.

— Видите ли, в чем дело, милый…

Слезы и страх изменили его лицо, и ему стоило больших усилий вернуть себе прежнюю душевную ясность.

Красноармейцы сорвали с него браунинг и бинокль. Он сам отдал им второй, маленький револьвер, который носил в заднем кармане брюк, и повелительным голосом приказал отвести себя к начальнику части.

ПРОЩАНЬЕ С ЮНОСТЬЮ

1

Вудька стоял на письменном столе, и взволнованный папа стриг ему морду. Рогатая скляночка появилась в его руках, он надел на рога резиновые трубки, помазал чем-то вроде сургуча и прилепил Вудьке под ухом.

Дима забыл о мамином поручении. Папа, балующийся с Вудькой, поразил его. С этой скляночкой ничего не выйдет. Нужно достать простую жестянку из-под консервов и привязать ее на хвост, а не под ухом. Папка не понимает, чудак, что склянка в одну минуту разобьется.

— Ну, а теперь посмотрим, начнешь ли ты в нее плевать, голубчик, — пробормотал папа.

Дима немного расковырял щель в перегородке, оклеенной обоями только с одной стороны. Вудька плевался, и теперь ему за это влетело. Он пожал плечами. Подумаешь, плюнуть нельзя! Как будто папка сам никогда не плюется. Но папка обошел вокруг стола, и вдруг все исчезло. Дима бросился к запасной щели. И здесь ничего не было видно, кроме знакомого мохнатого хвоста. Все-таки нужно будет поискать жестянку.

Тяжело дышащая жена мясника вошла в кабинет и стянула с плеч грязное боа.

— Доктор дома?

Дима остановился перед ней, задумчиво разглядывая утиные ноги и лоб, заросший сивыми волосами.

— Тетя, ты похожа на муравьеда, — сказал он.

Расставив колени, мясничиха грузно упала в кресло.

— Позови папу, мальчик. Я умираю.

— Папа занят, — сказал Дима. — Он занят сейчас. Он балуется с Вудькой.

Сквозь первую щелочку он снова увидел брезгливую морду собаки. Резиновые трубки еще свисали с нее.

— Папа, к тебе, — сказал он звонко.

Папа ничего не ответил. Частый стук метронома вдруг раздался за дощатой перегородкой. Мясничиха вздрогнула.

— Мальчик, позови же его, мне очень плохо.

Дима не отрывался от щели. Едва только застучал метроном, как чашка с гречневой кашей внезапно появилась рядом с Вудькиной мордой. Он дернул головой и принялся уписывать кашу. Дима обернулся.

— Вудька ест кашу, — с увлечением объявил он мясничихе, — а папка сидит за столом и что-то пишет.

Папа, завязывающий на спине халат, уже стоял на пороге кабинета.

— Здравствуйте, доктор.

Все еще думая о чем-то, Александр смотрел на нее непонимающими глазами.

— Разденьтесь, — сказал он наконец и выгнал из кабинета Диму.

Размышляя о Вудьке, Дима вышел на крыльцо. Ветер раздул его короткие штанишки. Он терпеливо подтянул чулок.

«Что папка делал с собакой?»