Глина лежала в грубых комьях вокруг ног Саши, копавшего канаву вдоль Серебряного бора. Он опирался на лопату, с иронией глядя на поднимавший пыль взвод.
«Дети донашивают шинели отцов, погибших на полях Варшавы и Перемышля. Тем лучше для нас. Нам пригодятся опытные солдаты. Двадцатитрехлетние полковники Наполеона, они еще вернут нам страну».
Дорожный мастер, распоряжавшийся принудительными работами, взглянул на него. Он послушно взялся за подковообразную ручку лопаты.
Пузатый мальчуган сидел на Александровском шоссе, складывая печь из сухого песка, рассыпавшегося под руками. Он плевал на него, но песок оседал, печка не выходила.
Взвод раскололся, приблизясь к нему, и он неожиданно оказался сидящим между двигающихся запыленных ног. Он не испугался. Черные и серые ноги опускались и поднимались одновременно. Это показалось ему забавным. Но все же он заревел.
Александр подхватил его и передал испуганной женщине, появившейся на пороге дачи.
Потом бросился догонять своих.
Обожравшиеся вчерашним супом кашевары качались на передках своих кухонь, подобных огромным, запряженным в оглобли утюгам.
Дорога уходила под ногами.
Недавно смоченная дождем, она была теперь цвета грифеля или оленьего моха.
10
Александр спал на сеновале. В три с половиной часа барабан возвестил наступление на курсантов пехотной школы, но он пролежал еще несколько минут, не в силах тотчас же очнуться от сновидения, которое не могло, как ему казалось, закончиться так неожиданно и непонятно.
Он валялся на земле, раненный в грудь, среди разбитых в бою деревьев, тела которых еще сочились смолой. Карета «скорой помощи» металась вдоль сломанных оград, не останавливаясь и никого не подбирая.
Кучер в цилиндре размахивал крестом, погоняя вспотевших лошадей. Табун их одичавших товарищей проскакал мимо Александра, потрясая гривами, отросшими со времени убийства хозяев.
Потом он увидел брата Вовку и плачущую маму, огорчившую его, потому что она очень исхудала. Но, еще не просыпаясь, он уже забыл об этом.
Ракеты салютов, рассыпавшиеся краткими искрами, еще взлетали над неприятельским станом. А здесь женщины снимали гимнастерки и надевали длинные плащи плакальщиц, бессильные все же скрыть их усталые лица невест и жен.
Ему было жаль их. Но он сам умирал. Чьи-то руки перевернули его и разорвали рубаху, и без того пробитую осколком. Это был Девкин. Александр узнал его по мясистым губам. С усилием, которое пробудило в нем последнее сожаление по утраченной жизни, он отстранил от себя толстые пальцы мародера…
11
Солнце встало из-за высот, обстреливаемых холостым пулеметом. Александр бежал вслед за своими товарищами вдоль линии учебных окопов. Его томила жажда.
— Умираю, пить хочу, — сказал он Худякову, который, гремя железом снаряжения, бежал рядом с ним.
Худяков тронул языком обметавшиеся губы.
— Я напился в Серебряном бору, — сказал он.
Чай, выплеснутый на землю возле сеновала, лежал в маленьких лужах перед глазами Александра.
— Отчаянно хочется пить, — еще раз пробормотал он.
Железный стук оружия встретил их, блуждающих между буераками давно не паханной земли. По ним стреляли. Худяков сел, тяжело дыша, и снял сапоги.
— К чертовой матери, я больше не играю.
Кривые ноги взводного мелькали в бурьяне.
— Взгляни-ка, нас обошли, — сказал Александр.
Двенадцать синих брали взводного в плен. Переминаясь с ноги на ногу, они пугливо смотрели на него, не зная, что делать с пленным командиром неприятельской части. Он велел вести себя в штаб. Потом, передумав, обругал их по матери.
Они разбежались.
— Надевай сапоги, Боря, мы отступаем.
Карабкаясь по оседающим склонам оврагов, он ясно видел перед собой черные чайники, висевшие на скрещенных рогатках. Костры дымились. Все пили по две или три кружки. Он постарался проглотить немножко слюны.
Поле кончилось, травянистый лесок потянулся по обеим сторонам дороги.
— Хоть бы лужа какая-нибудь, — вслух сказал Александр.
Он услышал гулкий стук выстрела за спиной и жалобно вскрикнул. Ладонь была больно ушиблена твердым комком учебного патрона.
Девкин пробежал неподалеку от него с фуражкой, сбитой на затылок, с винтовкой наперевес. У него было мокрое от усталости лицо. Он оглянулся и легко прыгнул через трухлявое дерево, преграждавшее путь.
Не зная, что делать, Александр полизал почерневшее место, потом обмотал разбитую руку носовым платком. Голые сучья пружинили под ногами. Жажда была забыта наконец. Он чуть не упал, поскользнувшись на болотистой тропинке. Соломенные слипшиеся волосы на низком лбу вспомнились ему, и он задрожал от ненависти. Он видел, что мне было очень больно. Я, кажется, закричал. Он сдернул платок с больной руки и пошел быстрее. Широкая спина Девкина мелькала среди редеющих деревьев.
«Это было бы только справедливо», — вспомнил он, и сознание подлинного бесстрастия, которое приходит в самую задумчивую минуту гнева, снова овладело им.
Не останавливаясь, он выбросил из обоймы картонные патроны. Это было так, как если бы это уже было когда-то. Боевые патроны остались у него от стрельбища. Он взял только один из них, а остальные отбросил прочь.