Мне кажется, что парусам Даруя ветры, что летучи, Корабль судьбы своей я сам С прибрежной провожаю кручи.
В какие дали держит путь Он, распростившийся с причалом? И злобно шторм девятым валом Его не раз ударит в грудь.
И вышина над ним кругом Сверкает в грозовой насечке. А был он утлым челноком, Что робко плыл по горной речке.
В какую страсть его я вверг! Походят волны на утесы. Звучит команда: – Все наверх! – И мчатся к парусам матросы.
Пусть им маячные огни Не застят тучи, как невежды. А кто матросы те? Они – Мои раздумья и надежды.
БУДЬ ВЕЧНОСТЬЮ
Чтоб вечностью была ты под луною, Могу легко мгновением я стать, Но не кори меня моей виною, Жизнь за тебя готов всегда отдать. Клянусь: я обернулся б метеором, Чтоб долго ты жила, горе под стать, Но только не казни меня укором, Жизнь за тебя всегда готов отдать. Ты отпусти грехи мои все разом, Зачем как четки их перебирать? Под небом, схожим с дымчатым топазом, Жизнь за тебя всегда готов отдать. Не укоряй, не сыпь мне соль на рану, Склонив колени, говорю опять: – Будь вечностью, а я мгновеньем стану, Жизнь за тебя всегда готов отдать!
О ЖЕНЩИНЕ, СПАСШЕЙ ПОЭТА
День ушел, как будто скорый поезд, Сядь к огню, заботы отложи. Я тебе не сказочную повесть Рассказать хочу, Омар-Гаджи… В том краю, где ты, кавказский горец, Пил вино когда-то из пиал, Знаменитый старый стихотворец На больничной койке умирал. И, превозмогающий страданья, Вспоминал, как, на закате дня К женщине скакавший на свиданье, Он загнал арабского коня. Но зато в шатре полночной сини Звезды увидал в ее зрачках, А теперь лежал, привстать не в силе, С четками янтарными в руках. Почитаем собственным народом, Не корил он, не молил врачей. Приходили люди с горным медом И с водой целительных ключей. Зная тайну лекарей Тибета, Земляки, пустившись в дальний путь, Привезли лекарство для поэта, Молодость способное вернуть. Но не стал он пить лекарство это И прощально заявил врачу: – Умирать пора мне! Песня спета! Ничего от жизни не хочу! – И когда день канул, как в гробницу, Хороша, зазывна и смела, Прилетела женщина в больницу И к врачу усталому прошла. И услышал он: – Теперь поэту Только я одна могу помочь, Как бы ни прибегли вы к запрету, Я войду к почту в эту ночь. – И под стать загадочному свету, Молода, что тонкая луна, В легком одеянии к поэту, Как во сне, явилася она. А под утро с нею из больницы Он бежал, всех юношей собрат, И тому имелись очевидцы Не из легковерных, говорят. Но дивиться этому не стали Местные бывалые мужи, Мол, такие случаи бывали В старину не раз, Омар-Гаджи. И когда увидят все воочью, Что конца мой близится черед, Может быть, меня однажды ночью Молодая женщина спасет.
ТРЕТИЙ ЧАС
ПИШУ, КАК ПОДСКАЗАНО СОВЕСТЬЮ МНЕ
Пишу я диктовку. Она не простая, Давно ее жизнь диктовать начала. За каждым поступком стоит запятая, И очередь точки еще не дошла.
Стою на коленях, любовью плененный. И не оттого ли восторженно так Сверкает, как будто клинок обнаженный, За спинами слов восклицательный знак?
Ошибки, помарки на каждой странице, И вдруг, охладев ко вчерашней любви, Клинок обращаю в орудие жницы, Которым венчаю сомненья свои.
Где лепятся к скалам тропинки крутые, Пусть раненый тур ослабел на бегу, Не точки багровые, а запятые Упрямо он ставит на белом снегу.
Я сложной диктовки ценю содержанье, Его излагать опасаюсь вчерне И, ссорясь с канонами правописанья, Пишу, как подсказано совестью мне.
Безмолвные тени – ночей понятые – Толпятся, на мой поднимаясь порог, Но, точки отвергнув, одни запятые Я ставлю в конце несговорчивых строк.
И жизнь призывает меня к продолженью Того, что я делаю век напролет. Дано ли подняться мне выше ступенью В училище строгом ее через год?
ГОРНЫЕ ТРОПЫ
За поворотом лет наверняка Исчезнет неудачная строка, Как за хребтом безвестная тропинка, Где разойтись не могут два быка.
Одна тропа взбирается к скале, Другая изгибается во мгле И прыгает в зеленую долину, Чтоб раздвоиться на ее челе.
И многих бед в том заключалась суть, Что двое уступить друг другу путь На лезвии тропы не торопились, Но бездна не насытилась ничуть.
И хоть порой соседствуют дворы, Торить мужам, похожим на костры, Тропинку к сердцу женскому труднее, Чем на груди бесчувственной горы.
Пусть в близости клубящихся седин Кремнистых троп оправдан серпантин, Извилистость в характере от века Смертельна для достоинства мужчин.
Там, где вершины сталкивают лбы, Тропа по воле каменной судьбы В опаловой дали еще поныне Напоминает колесо арбы.
Когда-то мир, велик и многолик, Возник, как гениальный черновик, И набело, быть может, перепишет Лишь время величайшую из книг.
ТРЕТИЙ ЧАС
Не ведал до тех пор про то, что я хорош, Покуда разговор о том не завела ты. Хорошая, пускай слова твои предвзяты И слишком тороваты, но говори их все ж!
Не ведал до тех пор про то, что я негож, Покуда разговор о том не завела ты. Негожая, пускай слова твои предвзяты И слишком угловаты, но говори их все ж!
Из жизни всей моей ты выкроила час И хвалишь не меня, а этот час прекрасный. Из жизни всей моей ты вытравила час, Ругая не меня, а этот час несчастный.