С той поры стрелок весь век свой долгий Стих певучий говорил и пел, И своей тяжелой гладкостволки, Видя птицу, вскидывать не смел.
Почему ж святой обычай горцев Так непочитаем и забыт? И сегодня слово стихотворцев Гибели ничьей не отвратит!
С чем должны сравнить мы в песнях лучших Человека, чтоб спасти от зла? Чтоб, как ни была бы неминуча, Смерть людей невинных обошла?
Снова гром грохочет, даль дымится, И поэта вопиющий глас Не спасет ни тура, и ни птицу, И, наверно, никого из нас.
СЛОМАННАЯ ВЕТКА
Словно старый человек согбенный, Мерзнет на земле, уткнувшись в грязь, Растеряв былой наряд зеленый, Ветвь, что от ствола оторвалась.
И, забыв ее добро и милость, Птица без печали и забот, Будто ничего и не случилось, На соседнем дереве поет.
Некому, на ветку глядя эту, Думать о превратностях судьбы. Как всегда, кричат кукушки где-то, Дети в лес приходят по грибы.
Только я, с кем всякое бывало, Опустившись на один из пней, Что-то загрустил, и то, пожалуй, О себе скорее, чем о ней.
ЖУРАВЛИ
Мне кажется порою, что солдаты, С кровавых не пришедшие полей, Не в землю нашу полегли когда-то, А превратились в белых журавлей.
Они до сей поры с времен тех дальних Летят и подают нам голоса. Не потому ль так часто и печально Мы замолкаем, глядя в небеса?
Сегодня предвечернею порою Я вижу, как в тумане журавли Летят своим определенным строем, Как по земле людьми они брели.
Они летят, свершают путь свои длинный И выкликают чьи-то имена. Не потому ли с кличем журавлинным От века речь аварская сходна?
Летит, летит по небу клин усталый – Мои друзья былые и родня. И в их строю есть промежуток малый – Быть может, это место для меня!
Настанет день, и с журавлиной стаей Я полечу в такой же сизой мгле, На языке аварском окликая Всех вас, кого оставил на земле.
Когда я в странствиях бываю дальних И вижу разные края земли, Я думаю тревожно и печально, Что люди по ошибке в мир пришли.
Рожденные, чтоб жить с людьми родными, Они туда влетели наугад, Где никому неведомо их имя, Где никому из них никто не рад,
Где в одиночку все поют и страждут, Где не видать друг друга, как в дыму, Где молится и жалуется каждый На языке, понятном лишь ему.
Но часто мной владеет убежденье, Что люди в этот мир, влетев стремглав, Попали вовсе не по заблужденью, А заблудились, в этот мир попав.
В клубке путей, в сплетении событий, Они блуждают, их сбивают с ног. Они кричат, но крика: «Помогите!» – Не слышно тем, кто им помочь бы мог.
Ужели нет у нас в душе таланта, Чтобы понять тревожный чей-то зов? Ужели нет на свете эсперанто Для слов любви и просто добрых слов?
Растут дома там, где был лед от века, Там, где была пустыня, ныне – сад. Остался лишь характер человека Таким, как сто веков тому назад!
Как люблю я приезжать домой, Но, в кругу семьи пожив немного, Начинаю клясть я жребий свой, И опять влечет меня дорога!
От домашних тягот и забот Я бегу, но вскоре днем и ночью Снова грусть-тоска меня сосет, И зовет мой дом и край мой отчий!
Я гляжу в вагонное окно, Долго жду у касс аэродрома. Счастья я ищу! Но где оно, Если не в дороге и не дома?
Побывавший всюду и везде, Я похож на пожилую птицу, Что тоскует о родном гнезде, Из далеких стран к нему стремится.
Я, как тур, которого влечет С гор своих, и он спешит без цели На простор, неведомый доселе, Где его уже охотник ждет.
И мне, наверное, как многим, Печально каждый раз, когда Я вижу арбы на дороге, На горизонте – поезда!
Мне кажется, что за горою Какой-то разорвался круг, Расстался, может, брат с сестрою, Сын с матерью иль с другом друг.
Расходится река с рекою, Текут в два разных рукава. Расходится гора с горою, И мы с тобой, сойдясь едва.
Но жизнь не так мрачна в итоге, И хочется мне петь, когда Я вижу арбы на дороге, На горизонте – поезда.
Я верю: чудо совершится, Разомкнутый сомкнется круг, Сын с матерью соединится, С сестрою брат и с другом друг.
Мне кажется: сойдутся вскоре Все разлученные судьбой, Потоки и притоки в море Сольются, словно мы с тобой!
Одной тебе молился каждый день я, Но ты ко мне являлась, как к врагу, Твое спокойствие, мое ли нетерпенье Виной тому – понять я не могу.
Кто виноват, что много раз пытался С тобою добрым быть и не сумел, Недобрым быть с тобой сто раз хотел и клялся, Но быть с тобой недобрым не умел!
Из дома твоего, что по соседству, Бежал и знал, что нет пути назад. Но приходил домой и, не успев раздеться, Спешил к тебе. Кто в этом виноват?
Кто виноват, что всё мы проглядели, Не в силах отличить добро от зла? Я звал тебя с горы, а ты была в ущелье, Я вниз летел – ты на горе была.
Мы как вагончики фуникулера: Когда ползу я вниз, ползешь ты ввысь. Ты под гору спешишь, я поднимаюсь в гору. И дольше, чем на миг, нам не сойтись!
Сперва тебя я другом называл, Но был ты лишь лжецом себялюбивым, Потом, что ты мне враг, я полагал, Ты оказался подлецом трусливым.
Ну что ж, не плачу я, судьбу кляня, С тобой не знаясь нынче, как бывало. На свете, слава богу, у меня И без твоей вражды врагов немало!