Ненси заявила, что ее опять мучает жажда, и мы зашли в маленький бар для членов клуба владельцев. Австралиец с гипсовой повязкой на ноге был уже там и рассказывал все ту же историю, но уже другой аудитории. Его гулкий жизнерадостный голос наполнял весь бар. Как выяснилось позже, его звали Эйси Джонс.
Не успели мы опомниться, как оказались в компании, собравшейся вокруг австралийца, и он принялся опрашивать всех, кому что заказать.
— Да бросьте вы, — с отвращением воскликнул Джонс, узнав, что я хочу кока-колы. — Это для баб, а не для мужиков.
— Оставь его в покое, Эйси, — вмешался Гольден-берг, один из моих пассажиров. — Он летчик и должен на самолете доставить меня домой. Не хватало мне еще пьяного пилота!
— Пилот, да? — громкий голос австралийца довел эту информацию до сведения всех посетителей бара, которых абсолютно не интересовало, кто я и что я. — Один из летунов, да? Большинство моих знакомых пилотов — это банда настоящих сорвиголов. Живут, не задумываясь, любят, не задумываясь… Ребята хоть куда!
Пилоты, ораторствовал Джонс, должны быть своего рода лихими бродягами, презирать риск и опасности, подчинять себе небо. А те, кто слушал австралийца, лишь одобрительно улыбались и кивали в знак согласия. Невдомек им, видно, было, что главное для любого пилота — трезвость, педантичность даже в мелочах, мгновенная реакция на непредвиденное и осторожность. Есть старые пилоты и есть глупые пилоты. Но нет старых глупых пилотов — глупые просто не доживают до старости.
Воспользовавшись тем, что присутствующие в баре столпились вокруг австралийца, мы с Ненси пробрались к дверям и вышли на воздух. Солнце все еще светило, но маленькие белые облачка уже сгущались в темно-серые тучи. Я взглянул на часы: четыре двадцать. Оставалось около часа до назначенного майором времени вылета.
Мы подошли к стойлам и видели, как ее брат усаживался на свою лошадь для последнего заезда, потом — с трибуны «Для владельцев и тренеров», — как он выиграл его, и это было все. У подножия лестницы Ненси начала прощаться.
— Спасибо, вы хорошо меня охраняли.
— Это доставляло мне удовольствие.
У Ненси была гладкая золотистая кожа, сероватокарие глаза, темные брови и почти никакой косметики и духов. Полнейшая противоположность бросившей меня жене.
— Надеюсь, — продолжала Ненси, — мы еще встретимся, я иногда прилетаю на скачки.
Она помолчала и попросила:
— Вы можете сделать мне одно одолжение? Я останусь тут на несколько дней у тети, а утром купила подарок для сестры Мидж и передала его Коллину, чтобы он отвез его домой. Но у него дырявая память, кроме своих лошадей он ничего не помнит. Не могли бы вы перед отлетом поинтересоваться, не забыл ли он мой подарок в раздевалке?
— Пожалуйста… Но ваша сестра… Насколько я понял, она болела?
Ненси подняла голову к напоенному солнечным теплом и светом небу, потом потупилась, но тут же взглянула на меня, и я увидел в ее глазах боль и горе, которые она скрывала от людей за маской жизнерадостности.
— Да, болела… И будет болеть… У нее белокровие.
Она помолчала, судорожно глотнула воздух и добавила:
— А мы с ней близнецы…
Направляясь через трек к своему «Чероки», я встретил Кенни Бейста. Он шел от самолета с плащом в руке. Его лицо было багровым от ярости.
— Я не лечу с вами, — объявил он. — Скажите этой проклятой Энни Вилларс, что я не лечу. Я больше не намерен ублажать ее. Прошлый раз меня чуть не выгнали за то, что я выиграл, а на этот раз — за то, что я не выиграл. Ошибаетесь, если думаете, что и тогда, и теперь я мог сам решать, как мне поступить. Скажу прямо: я не полечу на вашем самолете, не хочу, чтобы меня всю дорогу пилили…
— Хорошо, скажу. — Он вызывал у меня искреннее сочувствие.
— Я взял из самолета свой плащ. Домой вернусь на поезде.
— Вы взяли плащ? Но самолет-то заперт.
— Нет, не заперт. Плащ лежал в заднем багажном отделении.
Кенни быстро ушел, а я, раздраженный и озадаченный, направился к самолету. Тайдермен уверял, что снова запер машину после того, как отыскал свою газету. Значит, он этого не сделал?
Из моей группы первой появилась Энни Вилларс. Она вручила мне плащ и бинокль, и я положил их в багажник.
— Кенни Бейст просил передать, что он отказывается лететь с вами, — сообщил я. — До Ньюмаркета он доберется с какими-нибудь попутчиками.
В глазах Вилларс мелькнул гнев, но она сдержалась, вежливо поблагодарила и сказала: «Меня это не удивляет». Затем поднялась в самолет, пристегнулась к сиденью и погрузилась в молчание, посматривая на пустеющий ипподром к?иим-то отсутствующим взглядом.
Тайдермен и Гольденберг вернулись вместе.
— Меня вовсе не удивит, — говорил Гольденберг, — если я узнаю, что этот маленький сопляк все время надувал нас и получал от какого-нибудь букмекера больше, чем платили мы. Он обвел нас вокруг пальца, вот что он сделал. Я убью этого хлюпика! Так я и сказал ему.
— И что же он ответил? — поинтересовался Тайдермен.
— Что не предоставит мне такой возможности. Наглец!
Они швырнули свои вещи в багажное отделение и некоторое время постояли у задней дверцы, продолжая что-то сердито бубнить.