Сочинения в четырех томах. Том 2

Коллин Росс пришел последним — маленький, ничем не примечательный, в выцветших джинсах и помятой майке.

Я сделал несколько шагов ему навстречу.

— Ваша сестра Ненси просила меня узнать, не забыли ли вы захватить подарок для Мидж.

— Вот чертовщина… — скорее устало, чем раздраженно бросил Росс. Он участвовал сегодня в шести трудных заездах, в трех из них победил и выглядел таким изнуренным, что, казалось, даже ребенок мог бы свалить ого одним толчком.

— Если не возражаете, я схожу за подарком, — предложил я.

— Правда? — Росс заколебался, потом вяло махнул рукой. — Буду признателен. Пойдите, пожалуйста, в комнату для взвешивания и найдите моего конюха Джиндери Мунди. Сверток лежит на полке над моей вешалкой. Он отдаст его вам.

Подарок оказался там, где и указал Росс. Это была какая-то вещь размерами чуть меньше коробки для обуви, завернутая в розовую и золотистую бумагу и перевязанная тесемкой с розовым бантиком. Я принес сверток к самолету, и Коллин положил его на сиденье, которое раньше занимал Кенни Бейст.

Тайдермен уже пристегнулся ремнем и сидел, нервно постукивая пальцами по висевшему на нем футляру с биноклем.

Гольденберг мрачно молчал, пока я пробирался через его сиденье на свое место, затем последовал за мной и захлопнул дверцу. Я запустил двигатель и прорулил в дальний конец трека. Я поднял самолет со своими «жизнерадостными» пассажирами, обошел запретную зону Манчестера и взял курс на Ньюмаркет. Сразу же выяснилось, что полет будет не из легких. На небольшой высоте потоки теплого воздуха, поднимавшиеся над застроенными районами, швыряли машину, словно щепку. По всему горизонту на огромную высоту вздымались грозовые облака. Сильная болтанка предрасполагала к воздушной болезни, и я оглянулся через плечо, чтобы узнать, не потребуются ли кому гигиенические пакеты, но убедился, что беспокоился напрасно. Коллин спал, а трое остальных так углубились в свои мысли, что не обращали внимания на какие-то там воздушные ямы.

Наверно, каждому довелось испытать отвратительное состояние, которое обычно определяют словами «мурашки по спине поползли», и внезапно участившееся сердцебиение, когда все, казалось бы, идет нормально, и вдруг человек ощутит дыхание близкой беды. Это чувство — страх, и пережить его от непонятного толчка на высоте четырех тысяч футов, в окружении грозовых туч — удовольствие, мягко говоря, не из приятных.

Мне довелось летать и в худшую погоду, да что там в худшую — в погоду, почти не оставлявшую шансов уцелеть. И сейчас меня встревожило вовсе не разгневанное небо, не оно подавало громкий, как набатный колокол, сигнал опасности, прозвучавший где-то глубоко во мне.

С самолетом что-то происходило.

Я не мог определить, что именно. Но что-то происходило…

У меня всегда был хорошо развит инстинкт безопасности. Некоторые утверждали, что даже слишком, что я просто-напросто трус. Но вы не можете, не должны пренебрегать тем, что подсказывает инстинкт, если за вашей спиной пассажиры.

Мотор работал без перебоев. Но, осторожно обходя еще одно надвигавшееся на «Чероки» грозовое облако, я заметил, что нос самолета несколько опустился, и не без труда выровнял машину. В горизонтальном полете она вела себя нормально, показания измерительных приборов были правильными, и тем не менее меня не оставляло чувство тревоги, вызванное, возможно, тем, что самолет чуть медленнее обычного подчинялся управлению.

После очередного разворота произошло то же самое: нос самолета опустился, но теперь мне пришлось приложить больше усилий, чтобы придать машине нужное положение. Дальше стало еще хуже.

Я взглянул на карту, лежавшую у меня на коленях. Мы были в двадцати минутах полета от Хейдока… южнее Матлока… приближались к Ноттингему. До Ньюмаркета оставалось восемьдесят миль.

Как известно, отклоняемая часть горизонтального оперения самолета поднимает или опускает нос машины. Это рули высоты. Тросами они соединяются с колонкой штурвала*. Если вы подаете штурвал на себя, хвост приподнимается, а нос опускается, и наоборот. Тросы пропущены через кольца и блоки между полом кабины и внешней обшивкой фюзеляжа. Они должны двигаться свободно, без всякого трения. Однако трение было, я его ощущал.

У меня мелькнула мысль, что, возможно, один из тросов соскочил с блока, когда самолет сильно качнуло. Я, правда, не слышал, чтобы такое случалось, но… чего не бывает. А может, с места сорвался сам блок или поломался… Если так, того и гляди выйдет из строя управление. Я повернулся к безмолвствующей компании за моей спиной.

— Извините, но наш полет несколько затянется. Придется сделать кратковременную посадку в Ист-Мидлендском аэропорту около Ноттингема, ради предосторожности мне необходимо осмотреть самолет.

Пассажиры встретили мое сообщение в штыки.

— А я не нахожу, что это необходимо, — сердито заявил Гольденберг.

— Вы действительно убеждены, что полет нельзя продолжать? — спросила Энни Вилларс. — Мне обязательно нужно вернуться к вечеру к моим лошадям.

— Черт бы вас побрал! — вскипел Тайдермен, опять разволновался и стал еще мрачнее.