— Да?.. — говоривший со мной чиновник заколебался. — Кто-нибудь может взять ее у вас? — Чиновник посмотрел на моих пассажиров: Гольденберг — большой, но рыхлый; Тайдермен стар; Коллин хрупок… Он лишь скользнул взглядом по Коллину, но тут же более внимательно поглядел на него, и, видимо, узнал, хотя все еще сомневался.
— Извините, вы…
— Росс, — равнодушно подтвердил Коллин. — Да, я Росс.
Обстановка мгновенно изменилась. Для Вилларс нашлась нюхательная соль, для Тайдермена и Гольденберга — хороший коньяк, для Коллина Росса — просьбы об автографах.
Следователи министерства были дружелюбны и вежливы. Как обычно. И, как обычно, настойчивы, скрупулезны и беспощадны.
— Почему вы сделали посадку в Ист-Мидленде?
— Трение.
— Вы предполагали, что у вас на борту бомба?
— Нет.
— Вы провели предполетный осмотр?
— Да.
— И не обнаружили бомбы?
— Нет.
Известно ли мне, что, тем не менее, я несу ответственность за безопасность пассажиров и самолета и в соответствии с инструкциями отвечаю за вылет с бомбой на борту?
— Да.
Я посмотрел на следователей, они посмотрели на меня. Весьма странное это правило. Лишь очень немногим из тех, кто отправлялся в рейс с бомбой на борту, удавалось дожить вот до такого момента, когда им грозили привлечением к ответственности. Следователи заулыбались, показывая, что и они прекрасно понимают, как глупо думать, будто кто-то поднимется в воздух, зная о подложенной в самолет бомбе.
— Вы всегда запираете самолет, если отлучаетесь куда-нибудь?
— Да.
— И на этот раз он был закрыт?
Вот он, удар под ложечку… Я рассказал им об эпизоде с Тайдерменом, но, оказывается, они уже знали.
— Тайдермен утверждает, что снова закрыл дверцы на замок. Но даже если не закрыл — разве он, а не вы отвечаете за самолет?
— Да, правильно, я.
— Разве вам не следовало бы сопровождать его, когда он ходил за газетой?
Возражений нет.
За безопасность полета ответственность несет пилот.
Как ни вертись, все упирается в это.
Так проходила моя вторая беседа со следователями. Во время первой, на следующий день после взрыва, они держались дружелюбно, даже сочувственно, занимаясь выяснением фактов, причем слово «ответственность» вообще не упоминалось. Но и тогда уже было ясно, что оно неизбежно всплывет.
— За последние три дня мы переговорили со всеми вашими пассажирами, но ни один из них не имеет ни малейшего представления, кому была бы выгодна их гибель и почему. Теперь давайте попытаемся установить, кто имел возможность подложить бомбу. Надеемся, вы не откажетесь отвечать на наши вопросы, хотя, возможно, их окажется немало. Потом мы составим текст вашего объяснения и будем рады, если вы его подпишете…
— Я сделаю все, что нужно, — ответил я, хотя и понимал, что рою яму самому себе.
— Все пассажиры согласны, что бомба скорее всего находилась в том свертке в позолоченной бумаге, который вы сами принесли в самолет.
— Очень мило.
— И что намеченной жертвой был Коллин Росс.
Я с силой втянул в себя воздух.
— Или вы придерживаетесь иного мнения?
— Честное слово, не могу даже предположить, для кого именно предназначалась бомба. И все же я не считаю, что она была в свертке.
— Почему же?
— Да хотя бы потому, что в свертке была покупка, сделанная в то утро сестрой Росса.
— Это нам известно, — ответил один из следователей. В его поведении не ощущалось враждебности, но он искал факты и причину, чувствовал запах правды и шел на него, никуда не сворачивая.
— Всю вторую половину дня покупка пролежала в раздевалке, — добавил я, — куда никто не допускается, за исключением жокеев и конюхов.
— Мы знаем и это. — Следователь улыбнулся. — Ну, а вес покупки не мог навести на мысль, что это бомба?
— Вероятно, мог.
— По словам миссис Ненси Росс, в бумаге был завернут большой флакон экстракта для ванны.
— И никаких осколков среди остатков самолета не обнаружено?
— Абсолютно никаких. Я редко сталкивался с подобными случаями, когда все, решительно все оказывалось бы уничтоженным.
Наш разговор происходил в конторе фирмы «Дерридаун» на аэродроме близ Бирмингема, когда-то принадлежавшем военно-воздушным силам, в помещении, которое называлось комнатой для экипажей. Если Харлей Дерридаун и тратил кое-какие средства на благоустройство конторы, то заботился при этом лишь о своем кабинете и комнате для пассажиров. А в помещении для экипажей краска на стенах облупилась, линолеум на полу не первый год требовал замены, четыре мягких кресла давным-давно отслужили свой срок, а одно из них стояло с вылезшими наружу пружинами — сидеть на полу было куда удобнее, чем в нем.
На стенах висели географические и метеорологические карты, разные объявления для пилотов, частью уже устаревшие. Тут же можно было видеть расписание дежурств пилотов, преимущественно с моей фамилией, и напечатанное крупными красными буквами уведомление, что любой пилот, вылетевший в рейс без соответствующих документов на самолет и эксплуатационного формуляра, подлежит увольнению. Я, разумеется, взял с собой в полет все нужные бумаги на «Чероки», как того требовал «Закон о воздушных сообщениях», но теперь от них остался только пепел.