Но моя жестокая подозрительность начала нарастать не в тот вечер, а позже. Сразу скажу, что она родилась из замечания, услышанного мной от Котара, хотя событие, которое я имею в виду, произошло только спустя несколько недель. Альбертина и ее подруги в тот вечер решили затащить меня в казино в Энкарвиле, но я хотел нанести визит г-же Вердюрен, уже не раз меня зазывавшей, и не пошел бы с ними, если бы на беду не застрял в Энкарвиле из-за неисправности трамвая – на его ремонт требовалось несколько часов. Я расхаживал взад и вперед, ожидая, пока устранят неисправность, как вдруг столкнулся лицом к лицу с доктором Котаром, приехавшим в Энкарвиль на консультацию. Я был даже не уверен, надо ли с ним здороваться, ведь он не ответил ни на одно из моих писем. Но дружелюбие проявляется в людях по-разному. Воспитание не привило Котару строгих правил хорошего тона, прекрасно знакомых светским людям, но зато он был преисполнен благих намерений; увы, никто о них не подозревал и не допускал их существования, пока ему не подворачивался случай их проявить. Он извинился, сказал, что получил мои письма, рассказал Вердюренам, что я в Бальбеке, уверил меня, что они очень хотят со мной повидаться, и посоветовал их навестить. Он даже хотел отвезти меня к ним этим же вечером, он как раз собирался сесть на местный поезд и поехать к ним ужинать. Я колебался, до его поезда еще оставалось время, неисправность должны были устранять еще долго, и я предложил ему заглянуть в маленькое казино, одно из заведений, показавшихся мне такими унылыми в первый вечер по приезде; теперь в нем царила суматоха, здесь было полно девушек, которые за неимением кавалеров танцевали друг с дружкой. Андре подбежала ко мне скользящим шагом; я рассчитывал уехать вместе с Котаром к Вердюренам, но тут решительно отказался от его предложения – уж больно мне захотелось остаться с Альбертиной. Я как раз услышал, как она хохочет. И ее смех напоминал телесно-розовые розы, их благоуханное нутро, к которому он ластился, и острый, чувственный, самобытный, как аромат герани, словно уносил с собой почти осязаемые, возбуждающие и тайные его частички.