Содом и Гоморра

Я притворялся, будто мучительно пытаюсь убедить Альбертину, что не в силах вновь ее полюбить, потому что мы слишком долго не виделись, и подкреплял эту свою странность примерами моих отношений с другими девушками, когда я по их или по своей вине упускал время, а потом при всем желании уже не мог найти в себе былого чувства. Я как будто просил у нее прощения, как за невежливость, за то, что не в силах вновь ее полюбить, и одновременно объяснял ей психологические причины этого бессилия, которым якобы повиновался. Я изощрялся в объяснениях, распространялся об истории с Жильбертой, с которой у меня в самом деле вышло именно то, что я говорил, вот только к Альбертине это было совершенно не приложимо, и я лишь старался придать своим словам как можно больше убедительности, притворяясь, будто сам не очень-то верю в то, что они способны ее убедить. Я чувствовал, что Альбертина ценит то, что она принимала за мою «откровенность», и признает очевидную справедливость моих выводов, – и я просил прощения за то, что так откровенен, за то, что говорю голую правду, а это позиция невыгодная, да и правда моя должна ей казаться невразумительной. Но нет, она поблагодарила меня за искренность и добавила, что прекрасно понимает мое умонастроение, оно совершенно понятно и естественно.